"Алекс Гарридо. Акамие. В сердце роза" - читать интересную книгу автора

был тогда шагатой) брал один-другой абрикос, вдыхал аромат, целовал
бархатистые щечки, прежде чем заплясать, завозиться босыми пятками,
поцокивая языком, когда острая косточка царапала нежную кожу под сводом
стопы. Дед хмурился и недовольно качал головой.
Бабушка ковшом вычерпывала давленую массу, выбирала косточки из нее и
выливала на плоские камни, под горячее солнышко. А косточки высыпала в
корзину - вечером по селению стоял частый стук. Извлеченные из скорлупы и
высушенные зернышки в полотняных мешочках подвешивали к стропилам, готовя
легкий и питательный запас в дорогу. Надолго ли задерживаются дома мужчины в
селении ашананшеди?
Теперь давно уже некому было бранить мальчика, который и вырос, и
уцелел во многих и многих странствиях по делам повелителей Хайра, и стал
шагатой. А шагата, на языке ашананшеди, значит больше чем старший брат и
больше чем отец. Когда-то значило - царь, но последним царем был Ашанан, и с
тех пор нет царей у маленького народа, кроме повелителя Хайра.
Кроме повелителя Хайра, кроме Акамие, про которого Дэнеш не хотел
знать, что он - царь.
Мальчик из соседнего дома весь день подносил корзины с абрикосами и
опрокидывал их в чан под ноги шагате, и смотрел на его измазанные сладкой
жижей худые мускулистые ноги. У мальчика был обманчиво рассеянный взгляд и
мягкие губы, и беспечная повадка - из него вырастет хороший лазутчик. Дэнеш
проводил его взглядом, когда он пошел за новой корзиной - как раз вовремя,
так что ни ждать не придется, ни спешить. Лопатки выступали на спине двумя
уголками, чуть двигаясь в такт шагам, линии шеи подходили к коротко
стриженому затылку так нежно и ладно, как бывает только у красивых
мальчиков.
Дэнеш смотрел на него.
Когда мальчик вернулся, Дэнеш снова смотрел на него, на его разведенные
руки с напрягшимися мускулами, на край корзины, тершийся о втянутый живот.
Мальчик посмотрел на Дэнеша, остановился. С тем же рассеянным взглядом
поставил корзину на землю, повернулся и пошел к колодцу: принести воды, дать
шагате умыться, выполнить его желание - это и любое другое. Ашананшеди готов
ко всему - всегда. И смерть - самое последнее и самое простое из того, к
чему он готов. И ты ашананшеди, если ты им родился, и послушание старшим -
твой первый закон. Думать тут не о чем. В смерти - только конец. Начало - в
послушании.
А Дэнеш думал, и думал так: а ты (нет, не о мальчике) ты думаешь, я
знаю, ты так думаешь сейчас там, далеко, в своем дворце, на своем троне: он
горяч, он жаден, как пламя гудящее, - и это правда; но только ты, только ты.
И не потому, что другие не могут утолить мою жажду, нет, не потому: могут.
Но ты сам пламя, я знаю, и не хочу быть неравным тебе. Ты носишь свой огонь
внутри себя, не давая и язычку вырваться наружу. Так знай, я не понимаю,
зачем тебе это нужно (понимаю - но не хочу понимать), но я тоже так могу.
Видишь? А ты и не видишь. Но достаточно того, что это вижу я.
И он махнул рукой мальчику, принесшему в тазу воду омыть ноги от
абрикосовой жижи:
- Сыпь еще! - и бархатные, смуглые, румяные абрикосы покатились из
опрокинутой корзины. И Дэнеш завозил пятками осторожно, не шлепая, не
разбрызгивая из чана. Мальчик с тем же безмятежным видом понес пустую
корзину прочь. И Дэнеш, ухмыльнувшись себе, решил, что на этого надо