"Джим Гаррисон. Человек, который отказался от имени" - читать интересную книгу автора

легкой атлетике, который запомнил его с осеннего семестра, когда Нордстром
выиграл в своей группе и полмили, и толкание ядра, благодаря чему ненадолго
выделился из неразличимой массы второкурсников. Тренер предложил ему бегать
между лекциями, но это было вряд ли осуществимо, поскольку снег с дорожек в
кампусе не убирали. Мускулистая женщина средних лет, сидевшая рядом с
тренером за столиком с регистрационным журналом, посоветовала ему записаться
на современные танцы - занятия эти проводились в женском спортзале, недалеко
от аудиторного корпуса. Нордстром записался и пошел прочь, рисуя в
воображении, как он мастерски танцует вальс, фокстрот, самбу и румбу.
Специализируясь по экономике и тридцать часов в неделю работая в библиотеке
статистики, он был лишен общения со сверстницами и думал, что благодаря
вынужденным танцам откроются некие романтические перспективы.
Его ожидало потрясение, близкое к параличу: в классе учили
действительно современному танцу а-ля Марта Грэм. Он оказался единственным
мужчиной среди тридцати молодых женщин в трико, и в ушах у него звенело от
смущения, а во рту стояла сушь. С детства он был приучен доводить начатое до
конца - это и нежелание признать свою глупость удержали его в классе. Но
паралич не проходил, и, если не считать предварительной легкой разминки, он
совсем не мог двигаться. Он боялся, что девушки, типичный продукт Среднего
Запада, в большинстве коренастые и с плохими фигурами, считают его
"педиком" - это было самое ходовое слово в общежитии. Через несколько недель
у него достало ума переместиться в заднем ряду так, чтобы стоять позади
самой симпатичной девушки в классе. Ее звали Лора, и Нордстром часто видел
ее в библиотеке с другом, худым и высоким, баскетбольной знаменитостью.
Грация Лоры повергала его в транс вожделения, отчего все, происходящее в
классе, казалось сном. Она поддевала исключительно тугие трусики, чтобы
замаскировать неизбежную прихотливость поз - в особенности выпуклость
напрягшихся высоких ягодиц, когда она становилась на колени и стелилась над
землей, как самая прекрасная собака, в каком-нибудь метре от его носа. Он
всего раз заговорил с ней - сказал ей после занятий, что не надо кусать
кулак. Она только посмотрела на него рассеянно и ушла.
Второй семестр перетек в теплую весну, и занятия стали еще мучительнее:
девушки сняли рейтузы. На взгляд Нордстрома, нога Лоры были несравненно
прекраснее тех, что он видел в журналах на рекламах купальников. Он бесился
от мысли, что у баскетболиста с ней могло быть "все", как говорили в то
время. Она никогда не оборачивалась, чтобы встретить взгляд, прожигавший ее
с тыла. А Нордстром жалким образом прогуливал занятия, что означало еще один
семестр физподготовки. В жаркий майский день финального экзамена - а это был
пятиминутный сольный танец собственного сочинения - Нордстром крепко
приложился к бутылке шнапса, которую ему подарил в пасхальные каникулы отец
для успокоения нервов. Всю ночь он готовился к экзамену по экономике с
помощью бело-зеленой капсулы декседрина с продленным действием. Экзамен он
сдал удачно, по его ощущению, и теперь оставался только танец, после чего
можно будет оттащить чемодан на автобусную станцию и уехать из Мэдисона к
себе, на север Висконсина, в Райнлендер, на все лето. Подходя к спортзалу,
он чувствовал себя, как мокрые увядающие кисти сирени, что росла у дорожки
вдоль реки. Сирень напоминала ему о запахе в зале, и шнапс позванивал в
мозгу, казалось, таком же потном, как тело. Он удивлялся, почему в
воображении может танцевать, а тело остается деревянным, почти окоченелым от
стыда за непреодолимое отсутствие грации.