"Леонид Иванович Гаврилкин. Остаюсь с тобой (Роман) " - читать интересную книгу автора

горы желтого песка, штабеля длинных труб. Скачков подал знак остановиться.
Выйдя из машины, двинулся напрямую по высокой траве, еще державшей утреннюю
росу, к зарослям орешника. Когда кусты расступились, открылась полянка с
низкорослым дубом посередине. Под прикрытием раскидистых ветвей стояли
памятники из серого бетона. Среди них, в центре, мраморный обелиск. Под
кругленьким стеклом, вмурованным в камень, - фотография молодого
улыбающегося паренька в кубанке набекрень, перевязанной спереди лентой. Под
фотографией - золотыми буквами: "Командир партизанской бригады "Полесье"
Михаил Петрович Скачков". Могилы обнесены низеньким штакетником, на
штакетнике, как усталые пташки, висят полинявшие пионерские галстуки.
Тихо кругом. Только перешептываются на дубе листья, да где-то близко
стрекочет спугнутая сорока.
Еще весной Скачкову позвонил Протько, главный геолог управления,
сказал, что планируют пробурить скважину недалеко от рощицы, где похоронены
партизаны и его, Скачкова, отец, и спросил, не будет ли он против. Скачков
ответил, что нет, не будет, пусть послушает старик, что делается на его
родной земле.
Сейчас Скачков стоял, опершись руками о штакетник, вглядывался в
молодое лицо отца, которого он помнил очень смутно, больше знал по
фотографиям. Напрасно он тогда, в разговоре с главным геологом, назвал отца
стариком. На фотографии тот вдвое моложе его, сына, который успел уже
облысеть и поседеть.
И каждый раз, когда Скачков вглядывался в веселое лицо отца, в его
светлые, казалось, ничем не опечаленные глаза, думал о том, откуда у него
столько ясности, непреклонности во взгляде? Была война, лилась кровь, а
солдаты, партизаны, борцы за освобождение родной земли от фашистской
нечисти, умели смеяться. И еще как смеяться! Наверное, потому, что не знали
сомнений, верили в будущее. И свое, и всех людей на земле.
Как-то Скачков заезжал сюда с женой. Алла Петровна тогда сказала ему:
"Хоть бы раз в жизни ты засмеялся так..."
Скачков с детства завидовал открытой, задорной улыбке отца, хотел, чтоб
и у него была такая. Раньше, когда был молодым, даже иногда тренировался
перед зеркалом. Теперь, вспоминая те наивные упражнения, заливался краской.
Здесь, у памятника отцу, думалось о значительном и возвышенном.
Исчезали мелочи, им здесь не было места. Приходила сосредоточенность, а с
нею - успокоение и уверенность в себе. Появлялся особенный душевный настрой,
тоже значительный и возвышенный, который хотелось унести с собой и сохранить
надолго, навсегда.
Так было раньше, когда он приезжал сюда. Так было и сейчас.
Распрощавшись с водителем перед деревней, Скачков не спеша направился
задами к материнской хате. Он издали узнал ее по густому вишеннику над
почерневшим штакетником в конце сада.
Иа грядках между изреженными яблонями чего только не было насеяно и
насажено! Зеленой щеткой поднимался лук, выметнувший белые пики-стрелки. В
детстве Скачков любил лакомиться ими. Облупишь, хрумкаешь твердую, упругую
трубку, а она брызжет из середины приятно-горьковатым холодным соком.
Раскинув шершавые листья, дремали подсолнухи. Под яблонями росла тимофеевка
вперемешку с ежой. У ворот, ведущих во двор, траву выкосили. Наверное, мать
подкармливала корову, чтобы спокойнее стояла во время дойки.
Двор чисто подметен. Ни одной сухой травинки, ни одной щепочки.