"Леонид Иванович Гаврилкин. Остаюсь с тобой (Роман) " - читать интересную книгу автора

на "козу" и побежала в чулан за яйцами.
Волнения последних дней, беспокойный сон в купе вагона дали себя
почувствовать сразу же после обеда. Скачкова потянуло в сон. А может,
причиной была непривычная тишина, уют материнской хаты и неожиданная
отрешенность от всех забот и хлопот. Он прилег на кровать в светлой половине
хаты. Мать задернула ситцевую занавеску, чтобы сыну спокойней отдыхалось.
Уснул быстро. И, наверное, спал бы долго, может, и ночи прихватил бы, если
бы не приглушенные голоса за дверями. Проснулся, глянул на часы. Было около
шести вечера. Встал, сел на кровати. Во всем теле держалась сонливая
вялость, а в голове - шум-туман, какой бывает в полусне-полуяви. Выйти
разве, взбодриться на свежем воздухе? Взмахнул занавеской. Зазвенев
железными кольцами, она отлетела к самой стене.
- Ты не спишь? - заглянула к нему мать. - Мы тут с Параской шепчемся,
боимся тебя разбудить. А может, ненароком и разбудили?
- Нет, мама, я сам проснулся. - Он нащупал ногами туфли, обулся.
Хорошо, что туфли на резинке, и не надо наклоняться, завязывать шнурки.
- Это же, сынок, Параска к тебе. - И, оглянувшись на дверь, позвала: -
Заходь, Парасочка, заходь!
- Добрый вечер вам... - Параска остановилась в дверях,
сиротливо-растерянная, не зная, что делать дальше. Она была в вылинявшей
зеленой кофте, в длинной черной юбке, в больших, чуть ли не мужских,
ботинках без шнурков. Голова повязана тоже темным платком. И лицо у нее было
такое же, как и платок, - землисто-серое, блеклое. А глаза точно выцвели и
смотрели на мир с тоскливой беспомощностью.
- Вы проходите, Параска Артемовна, проходите, - сказал сочувственно и
вместе с тем ласково Скачков, подавая гостье табуретку. Сам снова уселся на
кровати. - Что-нибудь случилось, Параска Артемовна?
- Ой, сынок... Ты вот приехал, как человек, матери радость, а мой
же... - Она всхлипнула, а потом, как бы спохватившись, что так расслабилась
у чужих людей, пожевала губами и продолжала спокойнее: - Это ж мой Иван
недели две дома, а я и слова от него еще не услышала. Ну, скажи ты, как
отняло язык. Чует мое сердце, что-то неладное с ним... Видать, довела его та
змея. Я говорила, когда женился, что не пара она ему. Ты же знаешь, Валерик,
до женитьбы он горелки и в рот не брал. А она сделала его алкоголиком, чтоб
ей... Милицию подкупила, лечиться спровадила. Не знала, как избавиться, так
придумала. Как в тюрьму. На два года. Спрашиваю, что там женка, а он
гыркнет, мол, чтоб и не вспоминала. Не было у меня женки и нет. И больше ни
слова. Молчит, как ночь. Нет, не от доброго это. Боюсь, как бы не натворил
чего. Ходит - ну тень тенью. На свет и глядеть не хочет... - Она опять
всхлипнула, вытерла ладонью глаза. - Не знает, к чему руки приложить. За
удочки и на озеро. Пока не стемнеет, сидит и сидит там. И обедать не
приходит. А вчера... нет, позавчера, понесла ему поесть. Супа взяла,
простоквашки. И не притронулся. Иди, говорит, меня здесь нет. Как же нет,
если сидишь? А он свое. Сказал нет, значит, нет. Не дай бог, может, с
головой что. Хоть бы рыбу ловил. Хлопчики побегут, и уже, глядишь, по
ведерку карасиков у каждого. А он за все эти дни ни одного не поймал. Сидит
и смотрит на воду. Будто что думает. А разве можно так долго думать? -
Гостья глянула на Скачкова. - Хоть бы ему за дело какое взяться или что?
Может, тогда, глядишь, и перестал бы думать.
- Конечно, в работе и человек - человек, - вставила свое Ховра. - Я