"Юрий Гаврюченков. Пожиратели гашиша" - читать интересную книгу автора

предохранитель, встал и засунул под рубашку.
- Пойду пробздюсь, - пояснил он, - а ты побудь тут.
Я согласно кивнул. Золото могло стать слишком сильным искушением,
особенно для дебилов, никогда настоящего богатства не видевших. "Не искушай
ближнего своего", как сказано в одной очень умной книге.
У входа Василий Петрович обернулся.
- И еще, - сказал он. - По-настоящему ценными здесь являются только эти
предметы...
- Вещи ас-Сабаха, я понял.
- Если что, - Афанасьев махнул рукой, - спасай их в первую очередь.
- Я понял, - повторил я.
Петрович вышел. Далеко он, конечно, не уйдет - слишком жарко. Так что я
вполне мог на него рассчитывать в случае чего.
А в случае чего? Разве что Валера с ножом в зубах влезет через
разрезанный брезент палатки?
Ерунда. Но что-то в его поведении меня насторожило. Был он какой-то
странный, как одурманенный.
"Шмали" обкурился, что ли, или вид золота так подействовал? Хотя наши
охранники потому и звались дебилами, что действительно были дебилы. Валера
всегда импонировал мне меньше Жени, который, впрочем, тоже не подарок.
Шизоидный пацан этот Валера: три судимости, и все три за грабеж.
Я хотя и не антрополог и вряд ли бы согласился с теорией Ломброзо, но в
чем-то итальянец Чезаре был прав, утверждая, что тяжелый подбородок,
скошенный лоб и вывернутые уши свидетельствуют о наличии у человека
склонности к насилию. Я бы также затруднился определить национальную
принадлежность Валеры по внешним признакам. В нем явно смешалась кровь не
одного народа: по большей части, видимо, славяне, но присутствовали и
татарские черты, и семитские, что-то было от германцев, да и от
среднеазиатских народностей было немало.
Получился такой вот гибрид...
Подозрительный щелчок нарушил знойную тишину, вмиг заставив меня
встрепенуться. Неоткуда было взяться этому звуку со стороны, а потому был он
знаком беды - видимо, неотвратимой.
Первая сигнальная система - великая штука.
Сколько раз выручала она меня в детстве, при раскопках, на зоне.
"Слушай сердце", - учил иногда Петрович, а кент Слава-афганец говорил:
"Выключай мозги, включай соображение". Что я и сделал, упав на пол, и, помня
наказ Петровича, по пути лапнул со стола кинжал с ножнами и ручной браслет.
Внутри вдруг стало пусто, тягостно и тоскливо.
Стенки палатки колыхнулись и замерли, засияв пулевыми пробоинами.
Где-то приглушенно прозвучал треск. Стреляли вроде бы справа. Снова ударил
АКМ. Пять выстрелов. Снова. Лупили, не жалея патронов, но уже не по мне. В
палатке восемь дырок и оставалось, по четыре в каждой стене.
Сухо хлопнул пистолетный выстрел. Кто, Афанасьев?
Две длинные очереди. Так стреляют только "бакланы", никогда не имевшие
дела с оружием. Пистолет больше не шмалял. Лежать и ждать, пока тебя
изрешетят, для верности добив остатки магазина сквозь тонкий брезент, было
слишком мучительно.
Поэтому, вытащив ТТ, я осторожно выглянул в щель клапана палатки.
Вполне естественно, что я никого не увидел. Степь как степь, только вдалеке