"Гайто Газданов. Эвелина и ее друзья" - читать интересную книгу автора

отличающимися некоторыми особенностями... Ты понимаешь?
Я пожал плечами.
- Ты видишь теперь, - сказал Андрей, - что вся эта темная история не
стоит того, чтобы мы с тобой теряли время на ее обсуждение. Некоторые ее
последствия - другое дело. Я имею в виду дом на юге.

x x x

В течение нескольких недель после моей парижской встречи с Андреем
никакие внешние события не нарушали того душевного бездействия, в котором я
теперь проводил свое время. Я сравнительно редко выходил из дому, никого не
видел и читал случайные книги, которые мне попадались под руку. Несколько
раз я вспоминал о поездке в Периге, но без той вспышки интереса, которая у
меня была вначале. Я знал из газет, что Поль Клеман был обвинен в убийстве и
что во время допросов он не мог сколько-нибудь связно рассказать о том, где
именно он находился в ту ночь, когда Жорж был убит. Он говорил, что был пьян
и ничего не помнил. Но так как домой он вернулся только под утро и до этого
времени его никто не видел, то его объяснения были признаны недостаточными.
Через некоторое время все это стало казаться мне похожим на тягостный
сон: сомнамбулическая экономка с неизменным выражением печальной глупости в
глазах, внезапная перемена, которая произошла с Андреем, дом Жоржа с
огромными, плохо отапливающимися комнатами, осторожно перевернутая мебель, о
которой Андрей мне говорил, и, наконец, то, что я так мало знал моего
старого товарища, которого я не считал способным ни к такому поведению, ни к
такой наблюдательности. Но все это и не имело особенного значения, как,
впрочем, ничто другое. Уже давно я замечал, что не только у меня, но у
многих людей моего поколения началась эта потеря интереса к происходящему,
которая со стороны должна бы казаться по меньшей мере преждевременной. То,
что нас интересовало раньше и что должно было, казалось, сохранить свое
значение при всех обстоятельствах, медленно уходило от нас, бледнея и
удаляясь. Может быть, это следовало объяснить усталостью, которая незаметно
все эти годы проникала в нас, заставляя нас вести какое-то отраженное
существование, нечто похожее на механическую последовательность поступков,
слов и суждений, которые заменили настоящую жизнь, ту, какую мы должны были
бы вести, если бы все было нормально. Я с удивлением вспоминал, как еще не
так давно я ночами сидел за книгами, в которых обсуждались те самые
проблемы, которые теперь оставляли меня совершенно равнодушным. Но все-таки
время от времени я возвращался к вопросу о том, что произошло в Периге. Я
был твердо убежден, что результат судебного процесса не даст ответа на этот
вопрос, независимо от того, каким будет решение присяжных.
Суждение Андрея о Клемане казалось мне все-таки слишком жестоким, хотя
факты его в общем подтверждали: этот человек действительно был злобным
пьяницей, действительно избивал жену и детей и, в сущности, теперь
расплачивался именно за это, потому что если бы он был другим, подозрение в
убийстве могло бы его не коснуться. Я понимал, как мне казалось, что соблазн
подобного обвинения был слишком очевиден для того, чтобы люди, ведущие
следствие, не поддались ему, может быть, искренно полагая, что они правы.
Я думал об этом, однако, не потому, что стремился во что бы то ни стало
найти ответ на вопрос о том, что произошло в Периге, а заставлял себя
возвращаться к этим размышлениям потому, что они каким-то образом связывали