"Гайто Газданов. Судьба Саломеи" - читать интересную книгу автора

усилие, необходимое для того, чтобы избавиться от этого, он не мог.

x x x

У него, в общем, ничего не осталось: ни тех смутных надежд на какое-то
будущее в искусстве, которые были у него в молодости, ни того смысла жизни,
который представляла для него Саломея. И, конечно, для человека с его
эстетическими взглядами то, чем он вынужден был заниматься, казалось
последней степенью падения. Трудно было надеяться, что теперь, в его
возрасте, он вдруг начнет другую жизнь, В этом ему мешало, в частности,
воспоминание о Саломее: никакая другая женщина не могла занять ее места. И
так как про- шли годы и годы с того дня, когда они расстались, и
воспоминание о ней оставалось таким, каким оно было в самом начале, то
казалось очевидным, что это уже не могло измениться. Я узнал через некоторое
время, что он написал о ней целую книгу. Ни одно издательство не приняло ее,
потому что Саломея была описана так наивно романтически и так фальшиво, что
это делало всю книгу о ней совершенно неубедительной.
Я думал, конечно, и о Саломее. Что осталось от нее? Наши воспоминания о
ней и история ее трагической гибели, о которой в свое время писалось в
газетах, но которая теперь была забыта, как почти все, происходившее в годы
войны. Но все-таки, думая о Саломее, можно было теоретически предполагать,
что только смерть остановила ее на том пути, который ей предстоял и который,
быть может, был бы блистательным. И конечно, если бы она была жива, то и
жизнь Андрея сложилась бы иначе.
Через год после моей встречи с ним, путешествуя по Италии, я поселился
на некоторое время во Флоренции. Я жил на Via del Proconsulo, в маленьком
пансионе, с хозяином которого вечерами вел длинные разговоры. Он был пожилой
итальянец, говоривший со мной на том языке, который он искренно считал
французским, но который в действительности представлял со- бой результат его
личного творческого усилия и был одинаково далек и от итальянского, и от
французского, напоминая, однако, и тот и другой одновременно. Он рассказывал
мне о своих соседях - владельце книжно- го магазина, хозяине кафе, о своих
жильцах, о жителях Флоренции вообще; он говорил о судьбе Италии и даже об
искусстве, которое, по его мнению, перестало существовать приблизительно в
первой половине семнадцатого столетия. Он заговорил однажды о том, что вой-
на заставила многих флорентийцев покинуть родной город, из которого при
других обстоятельствах они ни- когда не уехали бы, и идти рисковать своей
жизнью в чужих странах - в холодной России, в жаркой Африке, во Франции. Он
рассказал мне при этом историю того сапожника, который жил недалеко от его
пансиона и которого он был постоянным клиентом, Сапожник этот родился и
вырос во Флоренции, и ему ни- когда не приходила даже в голову мысль, что он
может покинуть свою улицу и свой город. Такой прекрасный сапожник и такой
хороший человек. И вот, во время войны, он был мобилизован и попал в те
части итальянской армии, которые оккупировали юг Франции. После поражения
Италии он поступил в какой-то французский партизанский отряд, где был тяжело
ранен. Только через несколько лет, когда война кончилась, он, наконец,
вернулся во Флоренцию. Из Франции, между прочим, он привез с собой
француженку, это тоже было не нужно, во Флоренции достаточно итальянок. Но
он женился на своей француженке и вернулся к тому сапожному делу, которого
никогда не должен был бы бросать. Жена его ему помогает. Она старше его,