"Гайто Газданов. Нищий" - читать интересную книгу автора

живет и есть ли у него деньги. Не глядя на тех, кто задавал ему эти вопросы,
он отвечал, что его зовут Густав Вердье и что он живет возле Porte d'Italie.
Потом он вынимал из кармана и показывал им несколько кредитных билетов,
всегда одних и тех же. Полицейские отпускали его, и он продолжал свой путь.
Поздней ночью он добирался до своего ящика, отворял дощатую дверь,
запиравшуюся на крючок, нагибался, входил и сразу ложился на матрац,
служивший ему постелью. Этот ящик достался ему после того, как старик, такой
же нищий, как и он, который сам себе его построил и откуда-то достал матрац,
умер летней ночью от сердечного припадка и его через несколько дней
обнаружили полицейские, которые узнали о его смерти потому, что было жарко и
труп старика начал разлагаться. И когда ящик освободился, Густав Вердье
вошел туда и с тех пор там оставался. Ящик был пропитан трупным смрадом, к
которому он привык и который потом постепенно менялся, приобретал все новые
и новые оттенки. От вони в ящике сначала захватывало дух; но затем
становилось легче, так, точно в этом отравленном воздухе устанавливалось
какое-то неопределенное равновесие между опасностью задохнуться и
возможностью дышать. В этом ящике, от старика, который в нем умер, осталось
небольшое зеркало из полированной стали - все, что отражалось в нем,
приобретало холодный металлический оттенок; осталась еще свеча, коробка
серных спичек, тазик для воды, маленькое ведро, выщербленная бритва, кусок
мыла и серая тряпка, сквозь которую был виден свет и которая служила ему
полотенцем. Все это, входившее в то последнее представление о мире, которое
старик унес с собой в могилу, было на картонной коробке из-под консервов,
кроме ведра, стоявшего в углу. Больше у старика не было ничего.
Все это - и ящик с матрацем, и долгие часы в переходах метро, и
медленные ночные странствования через заснувший город, и то, что большинство
людей, которых он встречал или которые проходили мимо него, явно его
сторонились и смотрели на него невидящим взглядом, как смотрят на пустое
место, все это представлялось ему в течение последних месяцев и недель в
крайне смутных и неверных очертаниях, точно сквозь пелену тумана. Он давно
уже забыл о том, что можно испытывать желание есть: голодать ему никогда не
приходилось, всегда были деньги на кусок хлеба, сыр и вино; кроме того,
ранним утром в мусорных ящиках, стоявших на улицах, было легко найти остатки
пищи, выброшенной хозяйками; на центральном рынке достаточно было пройти
небольшое пространство, чтобы набить свою сумку овощами, подобранными с
земли. Но теперь ему, чтобы насытиться, нужно было очень мало. Он засыпал и
просыпался с одним и тем же шумом в голове, который начался в последнее
время и сквозь который все другие звуки доходили до него заглушенными и не
ясными. Иногда у него было такое ощущение, что его грудь вдруг охватывалась
точно железным обручем, он начинал задыхаться, и все, что было вокруг него,
сразу тонуло в этом ощущении боли и переставало существовать. Тогда он
закрывал глаза и прислонялся к стене, почти теряя сознание. Но через
несколько минут боль отпускала, он опять открывал глаза и мутно смотрел
перед собой, на серые стены, окружавшие его, на людей, которые проходили
мимо, на рекламы, которых он не видел. Он уже давно перестал не только
обдумывать что бы то ни было, но и думать вообще; это было то же самое, что
исчезнувшая необходимость говорить. И в этой немой и бездумной жизни
оставалась только смена ощущений - шум в голове, боль, сон, зуд кожи от
укусов насекомых, тяжелая вонь ящика, которую он чувствовал, входя туда
после долгого пребывания на воздухе, холод, жара, жажда.