"Гайто Газданов. Пилигримы" - читать интересную книгу автора

дома, за книгами. - Когда же ты будешь жить? - спрашивал он его. - Я вовсе
не требую от тебя, чтобы ты вел себя Бог знает как. Но скажи мне,
пожалуйста, на кой же черт я работал всю жизнь, как негр? Ты бы хоть в
Folies Bergkres пошел.
Такие разговоры происходили довольно часто, не непременно в этой форме,
но всегда об одном и том же. И каждый раз они не приводили ни к чему. Роберт
Бертье не испытывал ни малейшего тяготения к той жизни, о которой мечтали
многие его сверстники - и не только они. Он находил, что программы огромных
мюзик-холлов чаще всего отличаются дурным вкусом, который неизменно его
коробил. Ночные кабаре вызывали у него скуку или отвращение. Он бывал
неоднократно во всех этих местах - в период кратковременного своего брака с
Жоржеттой, которая была готова там проводить сутки.
Он сидел в своем любимом кресле у окна и думал о Жоржетте. Он
вспоминал, как радовался его отец, Андрэ Бертье, как он заказывал свадебный
обед и как бурно он поздравлял Роберта. Он понимал, что женщины типа
Жоржетты должны были нравиться его отцу. Но сам Роберт начал уставать от ее
присутствия через неделю после брака.
Она родилась в Вильфранш, на берегу Средиземного моря, и в ней издали
можно было узнать южанку - по черным ее волосам, по блестящим глазам такого
удивительно темного цвета, которого потом Роберт никогда не встречал, по
звонкому ее голосу и по необыкновенной быстроте ее речи. У нее было чуть
полноватое для восемнадцатилетней девушки тело, на котором после малейшего
усилия выступали капельки пота. И этот запах ее разгоряченного тела был
именно тем, что больше всего запомнилось Роберту. Ее любовь казалась ему
слишком шумной и слишком бурной, ее укусы и крики во время объятий невольно
раздражали его. Но главное, что он ставил ей в вину, - что, кроме этого
бурного движения, у нее не было ничего. Она никогда ни о чем не
задумывалась, у нее не хватало терпения прочесть хоть одну книгу до конца, и
с ней не о чем было говорить. Она могла танцевать сколько угодно, два раза
ужинать или обедать, ехать куда угодно и когда угодно, потом лечь в постель
и мгновенно, на полуслове, заснуть. Но, проснувшись, она вскакивала с
кровати, и все опять начиналось сначала. Он прожил с ней ровно шесть
месяцев. Она несколько раз плакала, звучно всхлипывая, сморкаясь и упрекая
его в жестокости, но через минуту забывала об этом и уходила переодеваться,
чтобы опять с ним куда-нибудь ехать - в доказательство того, что их ссора
забыта и что они все простили друг другу. Она знала все танцы, все модные
романсы, все кабаре, всех певцов, певиц и скрипачей из цыганских или
румынских оркестров, все рестораны и все блюда, которыми они славились. И
когда однажды она уехала на неделю в Вильфранш, к матери, как она
говорила, - потом выяснилось, что это была неправда и она оставалась в
Париже, - и затем вернулась и сказала Роберту с непривычно серьезным
выражением лица, что надо иметь мужество смотреть истине в глаза, - он
взглянул на нее с нескрываемым удивлением, - и что они не созданы друг для
друга, он впервые за все время испытал необыкновенное облегчение.
- Мне тоже так кажется, - сказал он, - и я давно об этом думал, но мне
не хотелось тебя огорчать.
Она тут же рассказала ему, что познакомилась с одним очаровательным
человеком, которого зовут Антонио и который не так давно приехал из
Боливии, - и что хотела бы получить развод. Роберт тотчас на это согласился.
Теперь она жила в Боливии со своим мужем, у нее было двое детей, она