"Гайто Газданов. Полет" - читать интересную книгу автора

было заплачено, и она и Аркадий Александрович жили совершенно благополучно и
обеспеченно. Мужа своего она презирала до глубины души, но сохраняла как
некую юридическую фикцию, которая входила в ее бюджет так же, как газ,
электричество и телефон. В ее делах она часто пользовалась его именем, о чем
он чаще всего не знал. Он не знал также, что в ее рассказах он неизменно
фигурировал как тиран и деспот и человек болезненно ревнивый, от которого
она была вынуждена скрывать решительно все. А скрывать ей было что.
Последнее по времени дело, исключительное по удачности осуществления,
заключалось в том, что от своего поклонника она получила десять тысяч на
похороны единственного ребенка, очаровательной восьмилетней девочки, о
болезни и смерти которой она рассказывала страшные подробности; и настоящие
слезы стояли в ее синих глазах. Поклонник ее, немолодой человек, сам отец
семейства, не мог в свою очередь удержаться от слез, слушая ее рассказ,
чудовищный по своей простоте и убедительности. Она умоляла его не звонить ей
неделю, дать ей время похоронить свою дочь, после которой на свете у нее
оставалось одно утешение - его любовь, - и потом она сама позвонит ему или
напишет. И она уехала, крепко сжимая сумку с деньгами, полученными путем
такого труда; и только в автомобиле стала медленно отходить, и лицо ее
постепенно принимало свой всегдашний характер, трудно передаваемый;
холодность, некоторая душевная усталость и только в глазах нечто вроде
намека на какие-то обещания. Это был своеобразный тип очарования, не
лишенный привлекательности, особенно для немолодых уже людей. Людмила могла
нравиться или не нравиться, ее замыслы могли не удаться, если она не
нравилась; но если она нравилась, она добивалась своей цели; у нее было то,
что она сама называла мертвой хваткой. Была еще и недюжинная
изобретательность, которая проявилась, например, в деле о похоронах дочери;
у нее никогда не было детей; но если бы они были, то они могли бы с чистой
совестью болеть и умирать, так как на те деньги, которые она получила на их
лечение и похороны, можно было лечить и умертвить целую семью.
У нее были туберкулезные братья - в последнем градусе чахотки - в
швейцарских санаториях, откуда они должны были уйти, так как было нечем
платить; были многочисленные родители, хронически голодавшие в России,
сестры, разбитые параличом и навеки осужденные не вставать с постели; были
векселя, подписанные в жестоких обстоятельствах и предъявленные к взысканию.
потому что она, Людмила, в ответ на наглое предложение кредитора, не
удержалась и дала ему пощечину и потом бессильно рыдала у себя дома, в
квартире, за которую тоже давно не плачено, Вместе с тем, она отличалась
немецкой аккуратностью и своеобразной щепетильностью в денежных отношениях,
уплачивая все до копейки и совершая это как некий искупительный подвиг, и с
презрением относилась к людям нечестным или не платящим долги. В ее жизни
была только одна слепая и безжалостная страсть, ради которой она была готова
забыть обо всем остальном, - эта страсть была музыка. Она сама была отличной
пианисткой, и вечерами, одна в своей квартире, она играла, охваченная
холодным и самозабвенным сладострастьем, Баха, Бетховена, Шумана. И только в
эти часы, далекая от всего остального, одна в этом призрачном и нарастающем
полифоническом мире, она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Потом
она прекращала игру и останавливалась, неподвижно глядя в черное зеркало
рояля; и умолкнувшие мелодии продолжали беззвучно греметь, вызывая целый ряд
сожалений, предчувствий и напоминаний о том, чего никогда не было. Она
походила тогда на человека, содрогающегося от понимания того, что его жизнь