"Патриция Гэфни. Достоин любви? " - читать интересную книгу автора

голову медленным движением, полным бессознательного драматизма (по крайней
мере, Себастьян полагал, что это вышло неосознанно) и взглянула ему прямо в
глаза. На секунду он пришел в ужас и даже оцепенел, решив, что она слепа. Ее
глаза - светлые, прозрачные, как горный хрусталь, широко раскрытые -
смотрели на него, не мигая, словно нарисованные глаза куклы. У нее был
высокий белый умный лоб, заостренные скулы, изящный маленький нос. Очень
привлекательный рот - полный, но суровый, губы сжаты в прямую линию. Можно
было подумать, что она старается удержать любое неосторожное высказывание,
не связанное напрямую с необходимостью выживания.
Она оказалась моложе, чем он подумал вначале, и все же ее гладкое,
лишенное морщин лицо не выглядело молодо, оно казалось опустошенным, а не
юным... как будто стертым. Ей могло быть и двадцать пять, и тридцать пять
лет, точно сказать было невозможно: обычные признаки, по которым
определяется возраст человека, здесь начисто отсутствовали. Себастьян с
интересом окинул взглядом ее длинное угловатое тело, скорее тощее, чем
стройное. Уродливое платье почти полностью скрывало какие бы то ни было
проявления женственности. Почти, но все же не совсем. Однако ему никак не
удавалось сосредоточиться: светлые глаза, притягивающие как магнит,
заставляли его вновь и вновь вглядываться в ее необыкновенное лицо.
Прошла уже целая минута с тех пор, как она произнесла одно-единственное
слово. Вэнстоун начал негромко, но выразительно постукивать карандашом по
корешку одного из томов свода законов, словно напоминая, что время идет.
Себастьян задал первый пришедший на ум вопрос, хотя в голове уже теснилось
множество других.
- Сколько вам лет?
- Двадцать восемь, милорд.
Двадцать восемь. Стало быть, роза, безусловно, отцвела. Испытав легкий
шок, он вдруг понял, что она попала в тюрьму, когда ей было лишь
восемнадцать.
- И кого же вы убили, миссис Уэйд?
Ни он, ни она не обратили внимания на то, как ахнули все вокруг. Рэйчел
Уэйд не опустила глаз, но Себастьян заметил, что ее руки судорожно сжимаются
и разжимаются, комкая юбку по бокам.
- Я была приговорена за убийство моего мужа, - ответила она все тем же
тихим, но звучным голосом.
Себастьян выжидательно молчал, полагая, что она что-нибудь добавит
насчет своей невиновности. Она больше не проронила ни слова. Он положил
трость на стол и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.
- У вас здесь есть родные?
Из публики раздался прервавшийся на середине возглас, но Себастьян так
и не увидел, кто это вскрикнул: он не отрываясь смотрел на обвиняемую.
- Нет, милорд.
- Друзья?
- Нет, милорд.
- Нет никого, кто мог бы вам помочь?
- Нет, милорд.
Ее голос ничего не выражал: ни отчаяния, ни надежды, ни слезливости, ни
даже скуки - вообще ничего. Она опять опустила голову и сразу же сделалась
безликой: высокая, худая, ничем не примечательная фигура. Себастьяну
оставалось только недоумевать: что привлекло его в ней с такой непреодолимой