"М.Гефтер. Мир миров: российский зачин (полит.)" - читать интересную книгу автора

пришел от генезиса ленинской мысли, от предыстории рождения идеи двух путей
(американского и прусского), - идеи, которая завершила движение Владимира
Ульянова к Ленину, продолжая и внутри Ленина жить как проблема: с
забываниями и возобновлениями, притом не непременно в изначальной форме.
Мне кажется, что всю духовную одиссею Ленина можно представить в виде
превращений этой главной его идеи, и самые трансформации эти объясняют,
вероятно, больше всего другого взлеты и падения действия, в центр которого
ввел себя Ленин, сделав своим и это действие. Чем более углублялся я в
тему, тем шире раздвигались ее рамки и тем больше сомнений вызывала у меня
возможность сколько-нибудь однозначно соотнести данную концепцию, как и
создателя ее, с классическим марксизмом. Считать ее конкретизацией,
реализованной на деле? Еще проще объявить эту версию обедняющим
приспособлением к практике, рожденной вовсе иным наследством. Если даже и
есть нечто верное в подобных утверждениях, не лишенных доказательной силы,
они все же слишком узки, чтобы вместить один из самых взрывчатых феноменов
века.

Мало ли времени прошло с тех пор, когда Н.А.Бердяев ввел русский коммунизм
в состав Апокалипсиса? Иные из современных продолжателей бердяевской
традиции забывают даже упомянуть родоначальника. Что и говорить, для
исследователя-историка Бердяев излишне метафизичен; для того, кто отрицает
безо всяких околичностей, недостаточно последователен и даже уклончив, ну а
для казенной апологетики - конечно же, фальсификатор из худших. В моих же
глазах его книга ценна сегодня и не отдельными страницами и общей
постановкой проблемы, но пронизывающим ее ощущением: понять русский
коммунизм - значит понять Мир, и если не дается понимание первого, то
причину следует искать в мнимой доступности второго. (Фактом моей
биографии, хотя, полагаю, и не чисто индивидуальным, является то, что я
прочитал Истоки и смысл русского коммунизма сравнительно недавно; для меня
это свежее слово, в чем-то созвучное тому, к чему пришел сам, идучи в
совсем другой колее. Я имею в виду не только свои попытки пробиться в
родословную и запасники ленинской мысли, но и как будто иную, вне науки
находящуюся потребность осмыслить духовный кризис, едва не катастрофу, в
календаре обозначенную датами 1956, 1968. Говорю катастрофу не без стыда и
не без обращенного на самого себя удивления, почему обнаружение полутайн,
превратившихся в полуправду, оказалось не меньшим потрясением, чем то, что
обнаружилось, - и эта устрашающая странность ждала, да и по сей день ждет
своего объяснения.)

Так от выискивания истоков идеи двух путей я заново обращался к Ленину,
будто неизменно тождественному самому себе, а от преодоления этого
огосударствленного мифа приближался к загадке действительной цельности, к
закрытой постороннему глазу тяжбе Ленина с собой; а от его внутреннего мира
шел к Миру по тем мосткам, чье безусловное и условное имя - Россия. Россия,
безусловная своими пределами и судьбой, своими исканиями и поражениями
ищущих; условная - несводимостью (прежней и новой) к чему-то одному,
единоосновному: не страна, а мир в Мире, существованием своим запрашивающий
человечество: быть ему иль не быть?

Между Лениным и Марксом - эта Россия. Лениным она вступала в спор с