"М.Гефтер. Мир миров: российский зачин (полит.)" - читать интересную книгу автора

классическим, универсальным Марксом, и Лениным же классический марксизм
вступал в схватку с Россией, какова она есть и каковой еще ей предстояло
стать... От двух путей к одному. От предвосхищения альтернативы - к
действию и торжеству действия. От торжества к трагедии беспутья. Простор
отсутствия, который открылся русскому эмигранту Герцену в европейской
революционности 1793-1848 годов, стал новым простором России, пережившей
свою великую революцию, - простором нашей России.

И только ли России?

...Почему Ленин, живо откликавшийся на всякую новую публикацию Марксова
наследства, особенно переписки, вводящей, как выразился он сам, в интимную
жизнь мысли, прошел мимо такого крупного события, каким явился в 1908 году
выход в свет эпистолярного диалога Маркса c Н.Ф.Даниельсоном, который был,
как известно, основоположником экономической теории народничества? Быть
может, Ленина задела близость этих людей, родство представлений их о том,
что касалось настоящего и вероятного завтра пореформенной России? Но ведь
сам он проделал к этому времени значительную эволюцию, и его ранний (90-х
годов и времени Искры) и уже тогда далеко не правоверный взгляд на
народничество не только обрел опору в собственном экономическом анализе и
опыте русской революции, но и раздвинулся до границ Мира, поскольку именно
Мир - не меньше - виделся за восставшей мужицкой Россией и пробуждающейся
Азией. И Мир этот заговорил по-народнически.

Сейчас чему бы удивляться. Этот голос слышен отчетливей других, он
недвусмысленно всеобщий - не ограниченный континентами, проходящий сквозь
все средостения, отражаясь на экранах самых разных идеологий, вер, научных
и ненаучных суждений. А тогда? Его легко было представить атавизмом. В
глазах первого русского марксиста (1) народники
были утопистами времен царя Гороха. И в самом деле, что, собственно, могла
внести эта периферийная утопия во всемирную историю, закон которой уже
открыт и постигнут? Теперь мы вправе утверждать, что от того или иного
ответа на этот вопрос зависела прежде всего судьба самого марксизма. У
Ленина, правда, она не вызывала ни малейших сомнений. Расширение
народнического ареала он готов был истолковать как еще одно доказательство
истинности учения Маркса. Но уже эта готовность обязывала. Возрождение
утопии в небывалых размерах, в формах самого что ни на есть массового
сознания (и действия!) таило вопрос о причинах, об их материальном
субстрате. Будущее оказывалось и в практической и в теоретической
зависимости от прошлого. Истинность Маркса требовала по меньшей мере
подтверждения.

Ленин искал ответ в логике Капитала. С первых шагов его внимание было
поглощено проблемой перехода: превращения докапиталистических укладов в
капитализм, притом превращения, совершающегося в особых условиях, когда
доминантой повсеместного развития является сам капитализм - зрелый и идущий
к своему концу. Всякий переход есть потому частица движения к этому,
казалось бы, осязаемо близкому всемирному финалу. Между логическим и
историческим разрыва нет. Нет разрыва, но есть проблема.