"Генрих Гейне. Флорентийские ночи" - читать интересную книгу автора

Россини молчал.
- В самом деле, - заметила Мария,-Россини безмолвствует слишком
упорно. Если не ошибаюсь, его молчание длится уже десять лет.
- Возможно, он решил пошутить,- ответил Максимилиан.- Ему хотелось
доказать, как неуместно прозвище "Лебедь из Пезаро", которым его наградили.
Лебеди поют обычно перед концом жизни. Россини же перестал петь в середине
жизненного пути. Мне кажется, он поступил умно, показав тем самым, что он
гений. Художник, обладающий только талантом, до конца жизни стремится
утверждать этот талант, честолюбие подстрекает его, он чувствует, что
непрерывно совершенствуется, и жаждет подняться на вершину. А гений уже
достиг вершины, он удовлетворен, ему претит мелкое мирское честолюбие, и он
возвращается восвояси, в Стрэтфорд на Эвоне, подобно Вильяму Шекспиру, или,
посмеиваясь и острословя, совершает променад по Итальянскому бульвару в
Париже, подобно Джоаккино Россини. Если у гения сносное здоровье, он живет
на такой манер довольно долгий срок, обнародовав свои шедевры или, как
принято выражаться, осуществив свое назначение. Чистый предрассудок считать,
будто гению положена короткая жизнь; помнится, опасным возрастом для гениев
определяют с тридцатого по тридцать четвертый год. Сколько я дразнил этим
беднягу Беллини, в шутку предрекая, что ему, в качестве гения, надлежит
вскоре умереть, раз он приближается к опасным летам. Странное дело: несмотря
на мой шутливый тон, его все же пугало такое прорицание, он обзывал меня
чародеем и всякий раз делал знак заклинания противу злых чар... Ему так
хотелось жить вечно, у него было почти что болезненное неприятие смерти, он
не желал слышать о ней, боялся ее, как ребенок боится спать в темноте. Он и
был милым, славным ребенком, временами немного капризным, но стоило
погрозить ему скорой смертью, чтоб он, присмирев, каялся и поднимал два
пальца жестом заклинания. Бедный Беллини!
- Вы лично знавали его? Он был хорош собой?
- Некрасив он не был. Вот видите, даже мы, мужчины, не можем дать
утвердительный ответ, если нам задают такой вопрос касательно другого
мужчины. Он был высок ростом, строен, изящен, можно сказать, даже кокетлив в
движениях, всегда изысканно одет, черты правильные, лицо продолговатое,
бледное, чуть тронутое румянцем; русые с золотистым отливом волосы,
уложенные мелкими локонами, высокий, очень высокий, благородный лоб;
светлые, голубые глаза; красиво очерченный рог; округлый подбородок. В его
чертах была какая-то расплывчатость, неопределенность, что-то напоминающее
молоко, и по этому молочному лицу иногда пробегала кисло-сладкая гримаска
грусти. Гримаса грусти заменяла недостаток выразительности на лице Беллини;
но и грусть была какая-то поверхностная; она тускло мерцала в глазах,
бесстрастно подергивалась вокруг губ. Казалось, молодой музыкант хочет всем
своим обликом наглядно изобразить эту скучную, вялую грусть.
Так наивно и уныло были уложены его волосы, платье так жалостно
болталось на хлипком теле, свою бамбуковую тросточку он носил так манерно,
что неизменно напоминал мне юных пастушков с палками, украшенными бантами, в
ярких курточках и штанишках. Такие пастушки жеманничают в нынешних
пасторалях.
И походка Беллини была такая девически-лирически эфирная,- словом,
весь он в целом был точно вздох en escarpins1. У женщин он имел большой
успех, но сомневаюсь, чтобы он когда-нибудь внушил пылкую страсть. Для меня
самого в его облике было что-то непреодолимо комическое, основание к чему