"Николай Эдуардович Гейнце. Скудные дни Великого Новгорода (Повесть) " - читать интересную книгу автора

менее заметною при наступлении полного затишья.
Обычный полуденный сон прервали в слободе на этот раз в два часа
звоном колокола. Государь не замедлил выйти из палат и сел на свое место
на крыльце. Зурны и накры* грянули в лад, и звери, спущенные вожаками,
пустились в пляс.
_______________
* Так назывались музыкальные инструменты того времени (прим. авт.)

Мгновение - и, размахивая шелковой золотошвейной ширинкой, выскочил в
красном кафтане весь бледный Карась и принялся вертеться и заигрывать со
зверями под усиленный гул зурн и гудков.
Вот он, оживившись и пришедши в дикое исступление, начал крутить и
повертывать зверей, рык которых, казалось, производил на него
подстрекающее действие, умножая беззаветную отвагу.
Движения в поднятой зверьми пыли и подскоки человека, крутящегося в
общей пляске, обратились наконец в какое-то наваждение, приковывая
неотводно глаза зрителей к кругу, откуда раздавались дикие звуки и
виднелось мелькание то красных, то бурых пятен.
Зурны и накры дули в перемежку, а из круга зверей раздавался
бросающий в дрожь не то шип змеиный, не то свист соловьиный, то
усиливаясь, то дробясь и исчезая, как бы теряясь в пространстве.
Время как будто бы остановилось. Оно казалось одной минутой и вместе
с тем целой вечностью от полноты ощущения, не выразимого словами.
Удар колокола к вечерне был как бы громовым ударом, рассеявшим чары.
Царь встал, улыбающийся, довольный.
Лица опричников тоже сияли отчасти от полученного удовольствия,
отчасти в угоду царю.
Царь подозвал к себе Семена Карасева.
- Исполать тебе, детинушка!.. Показал ты нам этакую
хитрость-досужество, каких с роду люди не видывали, опричь твоего дела...
Жалую тебе моей царской милостью, отныне будешь ты стремянным моим.
Царь протянул руку Карасеву.
Тот трепетно прикоснулся губами к царевой руке.
Среди опричников пронесся завистливый гул.
Так произошло повышение Семена Карасева.
Вскоре так случайно возвысившийся опричник сошелся с сыном Малюты.
Вернемся ж, читатель, к этим друзьям, расхаживавшим, обнявшись по
дворцовому двору в июльский вечер 1568 года.
- Так ты говоришь очень она хороша? - спрашивал шепотом Семен
Иванович Михаила Григорьевича.
- И не говори; так хороша, как ясный день; косы русые до колен, бела
как сахар, щеки румянцем горят... глаза небесно-голубые, за взгляд один
можно жизнь отдать... Да ужли же ты не встречал ее на Купеческой улице...
- Может, и встречал... - небрежно уронил Семен Иванович, - да ты
знаешь, не охоч я до девок, да до баб...
- Знаю, знаю, ты у нас красная девушка, но погоди, придет и твой
черед... Я тоже самое не охоч был... да сгубила меня теперь красная
девица... и днем наяву, и ночью во сне... все передо мной стоит она,
ненаглядная...
- Да кто она, ты не сказал, да и мне невдомек спросить было...