"Николай Эдуардович Гейнце. Скудные дни Великого Новгорода (Повесть) " - читать интересную книгу автора

мне, не спорю, а полюбить-то его берегусь... проку из того мало будет...
отец не отдаст, да и самой идти замуж за него боязно...
- Ведь я же и говорю, как можно... за опричника... - торопливо
заметила Аленушка.
- Не то, а сын-то он... Малюты...
- Малюты!..
Елена Афанасьевна вздрогнула и даже отшатнулась от своей двоюродной
сестры.
- Да, Малюты; не в отца пошел, такой тихий, хороший да ласковый, все
говорят это, и тятенька, только в семью-то Малютину кто волей пойдет...
кто возьмет себе такого свекора... - заметила не по летам рассудительная
девушка.
- И ты с ним видаешься?
- Заходит к тятеньке, так кланяемся... но не часто, на улице иной раз
встретишься...
- И только?.. - порывисто спросила взволнованная признанием подруги
Елена Афанасьевна.
Хладнокровная Настасья Федосеевна удивленно посмотрела на нее.
- А с тем... с другим-то... не знакома?.. - вся зардевшись от
смущения, с трудом спросила Аленушка.
- Нет... того так только мельком несколько раз видала... А что, аль
тебе в другорядь повидать захотелося?.. - с улыбкой спросила Настя.
- Что же, не потаю от тебя, хотела бы, да и не только видеть, а и
словцом с ним перекинуться; я не в тебя... коли любовь это, так чую я, что
первая и последняя... не забыть мне его, добра молодца, сердце, как
пташка, к нему из груди рвется, полетела бы я и сама за ним за тридевять
земель, помани он меня только пальчиком... Слыхала я про любовь, да не
ведала, что такой грозой на людей она надвигается...
- Что с тобой?.. - испуганно залепетала Настя, увидав, что глаза ее
двоюродной сестры мечут молнии, а щеки горят красным полымем. - И впрямь,
кажись, сглазил он тебя, от того и говоришь ты речи странные...
- Нет, не сглазил, поняла я теперь, ты же мне глаза открыла, люблю я
его, люблю, хоть может никогда и не увижу его, добра молодца...
Елена Афанасьевна замолкла и низко-низко опустила на грудь свое
горевшее пожаром лицо.
- Ишь ты какая!.. Не даром в тебе цыганская кровь!.. - полушутя,
полусерьезно заметила Настасья Федосеевна.
На это раз разговор подруг окончился.
Он не успокоил Елену Афанасьевну, почему она на другой день и за
обедом была задумчива и рассеянна.
Трапеза оканчивалась, ели уже клюквенный кисель с молоком, когда
дверь отворилась и в горницу вошли два опричника.
- Максиму Григорьевичу... милости просим, - встал с места Федосей
Афанасьевич, обтирая ручником бороду и обратился к первому из вошедших.
За Максимом, немного позади, стоял Семен Иванович.
- Хлеб да соль... - произнес Скуратов, делая всем поясной поклон и
успев окинуть восторженным взглядом Настасью Федосеевну.
- Не побрезгуйте! - отвечала хозяйка, Наталья Кузьминична, высокая,
полная, дородная женщина, совершенно под пару своему мужу, Федосею
Афанасьевичу.