"Николай Эдуардович Гейнце. Мелкие рассказы " - читать интересную книгу автора

прах. Но я жажду свободу не для наслаждений любви и не для достижения
славы освободителя порабощенных собратьев. Нет, совсем нет. Я уйду в самую
отдаленную, неизвестную ни людям, ни львам. Там я буду жить один, созерцая
вокруг себя лишь безграничные пространства: пустыню, море и небо. Я буду
меняться взглядами только со звездами. Наконец, состарившись среди этой
обворожительной беспредельности, я умру, склонив голову на лапы, в виду
заходящего солнца.
Так - казалось мне - думали вслух эти три молодых льва, заключенные в
клетке, стоявшей на арене, когда в быстро отворенной дверце появлялась
укротительница.
Она не выдавалась ни силой, ни красотой, худая, бледная, истомленная,
одетая в трико с блестящим шитьем.
В правой руке она держала небольшой бич, которого едва ли бы
испугалась и маленькая собачка.
Но как только они ее увидали, эти три диких льва, так перестали
рычать и, поджав хвосты, сбились в кучу в противоположном углу клетки.
Одно мгновение в их глазах блеснул было злобный огонек, но она хлопнула
бичом и они присмирели. Под взмахами этого же бича она заставила их
прыгать через барьеры и в кольца.
Тот, который, влюбленный в дикую львицу, жаждал лизать окровавленные
губы, лизал руки укротительницы. Замышлявший освободить всех трех львов,
укусил, подобно хорошо дрессированной собаке, одного из своих товарищей,
замедлившего дать лапу, а мечтавший умереть, созерцая заходящее солнце,
задрожал всем телом при холостом выстреле пистолета.
Наконец представление кончилось. Укротительница, выходя из клетки,
бросила львам по куску мяса. Они зажав его в лапы, стали пожирать, видимо
довольные, с потухшим взором.
Не то же ли бывает с людьми?
- Эти три льва, - не чудные ли мечты юности: страстной любви, жажды
славы, возвышенных стремлений?
Но... надо есть!
Укротительница - это жизнь.
Вот каковы были мои мысли - и я перестал ходить в цирк.


Портрет

(Этюд)

- Берсеньев! - раздался около меня чей-то голос. Я обернулся
посмотреть на того, кто носил такую фамилию: мне давно хотелось
познакомиться с этим знаменитым петербургским Дон-Жуаном.
Он был уже не молод. В волнистых волосах на голове и длинной бороде,
ниспадавшей на грудь, пробивалась маленькая седина, что очень шло к их
темно-каштановому цвету. Он разговаривал с какой-то дамой, слегка
наклонившись к ней; его тихий грудной голос всецело гармонировал с его
ласковым взглядом, полным изысканной почтительности.
Я знал, по слухам, его жизнь. Он был много раз любим безумно, и много
светских дам было связано с его именем. О нем говорили, как о пленительном
человеке, перед обаянием которого устоять было невозможно. Когда я