"Анатолий Генатулин. Бессонная память (рассказы)" - читать интересную книгу автора

Капитан помолчал, не сводя взгляда с лица солдата, и приказал:
- Контуженный, останешься здесь, - и кивнул на нас, - а вы идите.
Пройдя с километр по тропинке, протоптанной в папоротнике и
брусничнике, мы вышли к лужайке среди густого разнолесья и увидели большую
брезентовую палатку с маленькими оконцами.
- Тебе повезло, паренек, - сказал пожилой санитар. - Может, и домой
поедешь, к маме.
Молоденькая желтоволосая санитарка, скорее подросток, чем девушка,
ввела меня под сумрачные своды брезента, битком набитого ранеными. Ни
топчанов, ни кроватей не было. Кто лежал на шинели, кто на плащ-палатке, а
кто и прямо на смятой траве. Я пожалел, что на марше, измученный июльской
жарой, бросил скатку.
Раненые лежали по обеим сторонам палатки, посреди был вытоптан травяной
проход, на котором лежали два солдата, укрытые с головой, один шинелью,
другой плащ-палаткой.
- Идем, милок, - сказала санитарка и повела меня в дальний от входа
конец палатки. Подойдя к раненому, второму или третьему от края, на лицо
которого была накинута пилотка, девушка взяла его за ноги в ботинках и
обмотках и через силу отволокла на середину, в проход. И показала на шинель,
на которой только что лежал мертвый.
- Ложись, милок, отдыхай.
- Сестрица, голубушка, надо бы их убрать. А то ведь скоро от них дух
пойдет, - сказал раненый, лежавший с самого краю.
- Нюхай, дружок, фронтовой душок, - отозвался кто-то рядом не очень
бодрым голосом.
- Милымои, я понимаю, но как одна их вынесу, - ответила девушка. -
Скоро придет санитарная машина, вынесут их. А пока вы уж потерпите.
- Бог терпел и русским велел, - произнес кто-то рядом.
Я опустился на шинель, оставшуюся от умершего солдата. Девушка помазала
мои ранки на плече и шее йодом, а правое ухо, из которого все еще сочилась
кровь и которое, кажется, совсем оглохло, заткнула ватой. Я лег и закрыл
глаза, - когда не видел дневного света и окружающего мира, голова
переставала кружиться.
До войны я, робкий деревенский мальчишка, боялся ходить мимо кладбища,
когда умирала бабушка, сбежал из дома, чтобы не видеть ее мертвую, а за
несколько дней на передовой успел привыкнуть к убитым, хотя почему-то не
верил, что может убить и меня, и стал так равнодушен к смертям других, что
теперь лежание на шинели, на которой умер раненый солдат, принял как благо,
как если бы прилег на нары родной избы.
Что может быть теплее, уютнее нашей солдатской шинели из грубого серого
сукна, не очень приглядной, не каждому по росту, которая для солдата на
голой земле, в окопе, даже на снегу - и перина, и матрас, и одеяло. Я в этом
убедился позднее, пройдя по просторам войны и в осеннюю непогодь, и в зимние
холода.
Я лег на солдатскую полевую постель, опустил на уши отвороты пилотки,
закрыл глаза и после бессонных ночей, когда дремал, то скорчившись в мелком
окопчике, то прислонившись к холодному камню, вытянул ноги. И то ли в
полусне моего контуженного сознания, то ли уставшая от нечеловеческих
переживаний душа отторгла все пережитое среди валунов, но мне стало
казаться, что и бой на склоне каменной гряды, и взрывы мин, и мое ранение -