"Валерий Генкин, Александр Кацура. Похищение" - читать интересную книгу автора

заинтересованность художника, его гражданская позиция. Бороздя бескрайние
просторы вселенной, подвергая свою жизнь бесчисленным опасностям в
неизведанных уголках галактики, вы повсюду выступаете носителем высоких
идеалов землянизма, прогрессизма и кооперативного интерпланетаризма.
Но мосье Рервик, помойте уши,и послушайте коллегу, который желает вам
добра. Старичок, на кой ляд бороздить бескрайние п. и подвергать ж.
бесчисленным о., если можно строгать шедевры без всех этих хлопот?.."
- Каково? - прервал чтение Андрис.
- Напоминает ирландское рагу,- сказал Велько.- Немного бланманже,
немного квашеной капусты...
- Попробуем следующее блюдо?
- Вперед.
Рервик взял второй лист.
"Откуда вырастает непреодолимая тяга к риску и авантюре, к розыску
доселе не виданного, не понятого, не ощущенного? Откуда эта устремленность
прочь - от дома, от человека, от Земли?
Признайтесь, Рервик, ваша сверкающая и лязгающая гениальность холодна и
роскошна, как ледяной дворец, и столь же непригодна для обитания души. Вы
драматизируете мертвое бытие, строите миры - то мрачные, то блистательные,
обрушиваете их на зрителей, и те говорят: "Ах! Как музыкален и напряжен
Рервик! Космичен и высок. Магичен и бездонен. Но каков хитрец - два часа
показывал нам зуб реликтовой гуанской черепахи".
Остановитесь!
Посмотрите перед собой - вы увидите глаза своего друга..."
- Хм! - сказал Велько.
"Бросьте взгляд в окно. Не маячит ли еще спина велосипедиста?
Представьте поле под низким небом. Очень долго шел дождь.
Сейчас он прекратился. Ноги вязнут и чавкают. Но надо идти, потому что
дождь прекратился. Пока лило, вы сидели с ним под навесом риги, он ел сало,
хлеб, огурец и дал вам. Он курил и оставил вам две затяжки. Но теперь пора,
потому что кончился дождь.
Он забрасывает за спину перетянутый лямкой мешок и берет винтовку. Он
доводит вас до гребня холма и ставит так, что голова и плечи оказываются на
фоне неба. Потом пятится шагов пять, передергивает затвор.
Снимите это, Рервик.
А может быть, в просвете между перьями дыма мелькнет краснощекая рожа с
вислыми усами, мощные руки подхватят исходящего криком младенца и возденут
его высоко-высоко. Видишь пятна сажи на медном лбу, Андрис? Летящий нелепый
комочек - туда, по дуге, в полыхающие недра костела, где корежится у
распятия то, что было его матерью?
Видишь кресты от Капуи до Рима?
Плахи от Москвы до Нового Иерусалима?
Костры.
Виселицы.
Крематории. Крематории. Крематории..."
Тут, Андрей, я хочу прервать течение главы. Если автор послания
вознамерился обозреть человеческую историю в том ее аспекте, который
касается обстоятельств и способов массового забоя людьми друг друга, да еще
задумал приступить к сему с древних времен, мы можем смело оставить Андриса
и Велько за чтением и отвлечься, ибо времени у нас в избытке.