"Валерий Генкин, Александр Кацура. Завещание беглеца" - читать интересную книгу автора

чья родина - мыс Доброй Надежды. Шелковистые волоски на их листьях блестели
светлым металлом. В центре росли древовидные лилии - юкки, выбрасывающие
вверх белые цветочные султаны, а справа - вывернутые наизнанку зонтики,
источающие кроваво-красную смолу, - драконовые деревья. "Согласно старинной
индийской легенде, драконы, вожделея слоновьей крови, убивали слонов.
Обвившись вокруг хобота, дракон кусал слона за ухом и выпивал всю кровь.
Случилось однажды, что обессиленный гигант упал на дракона и раздавил его.
Кровь их смешалась, и смесь эту назвали киноварью, а потом так стали
называть смолу драконового дерева... Деревья эти живут тысячи лет. Известны
экземпляры, которые старше первых пирамид. Удивительно, что здесь драконовые
деревья соседствуют с..." Соседствуют? Вздорное слово. Вялое.
Николай вернулся к машине. Рощи бразильской жаботикабы с плодами, по
вкусу превосходящими лучшие сорта винограда, цейлонские пальмы тени - один
лист такой пальмы дает благословенную прохладу целой толпе, стометровые
секвойи и эвкалипты, индонезийские кеппелы, чьи плоды всегда сочны и пахнут
фиалками, целебная оранжевая облепиха, раскидистые аргентинские омбу со
скамьями из собственных корней - все растения Тимгардена не просто
соседствуют. Они, говоря языком международного протокола, сотрудничают, а
лучше сказать - помогают друг другу. Не зная ботаники, Николай достаточно
хорошо знал Тима, чтобы с уверенностью сказать, каких растений нет и не
может быть в Тимгардене. Здесь наверняка нет жестокого когтистого дерева, о
котором Николай с ужасом читал еще ребенком. Его семенные коробочки сплетены
из множества острых крючков. Когда неосторожная газель наступает на такую
коробочку, крючки расходятся, копыто упирается в стенку, а потом изогнутые
колючки со всех сторон впиваются в ногу животного. Каждый шаг газели
загоняет колючки все глубже. Много мучительных миль должна пробежать она,
прежде чем коробка-капкан распадется, чтобы рассеять семена по земле. Нет,
такого дерева не может быть в саду Тима.
Промелькнула изящная рощица древовидных маргариток ("Удивительнее
всего, уважаемые дамы и господа, что эти растения, некогда образовывавшие
живую изгородь дома Наполеона на острове Святой Елены, около ста лет назад
полностью исчезли с лица земли..."), и машина въехала в пограничный пояс
Тимгардена: полоса секвой сменилась кипарисами, потом - брюхастыми
баобабами. Последние метры - уже не лес, а скорее баррикада из тысяч
переплетенных горизонтально расходящихся слоновых деревьев, преграждающих
доступ пустыни к созданию Тима.
Семьдесят миль прямой, как шпага, дороги, отчужденной от пустыни тонкой
полосой колючего кустарника, соединяли Тимгарден с Ноксвиллом. Николай
включил автоматическое управление и стал смотреть через заднее стекло на
уходящую зеленую стену. "Ник, а у меня есть душа?" - "Пожалуй, да". - "Так
что же вы со мной делаете?" - "Мы любим тебя, Тимоша". - "Ну да, как
пылесос, у которого есть дополнительное удобное качество - можно поболтать".
Сад, где ни один вид не живет за счет другого. Сад - упрек. Сад - прообраз
идеального, в представлении Тима, мира. Сад - призыв. Сад - завещание.
Самолет поднялся с ноксвильского аэродрома на рассвете. Еще несколько
минут Николай видел зеленый язык Тимгардена, начинающийся от самых гор и
уходящий далеко в пустыню. "Площадь этого парка, сада, леса - как вам будет
угодно его назвать, уважаемые дамы и господа, - близка к трем тысячам
квадратных миль, что лишь немного уступает размерам Йеллоустонского
национального парка. Но по многообразию флоры Тимгарден не имеет себе