Гости Бриаэллара

Солнце взошло слишком рано, словно кто-то наорал на него и, как нашкодившего кота, за шкирку выкинул на небосвод. Не иначе — у погодников проснулась совесть, и таким образом они решили извиниться за вчерашний ненастный день. Что ж, потрудились они на славу: нигде не было видно ни лужи, ни размытой клумбы, а кроны пламенеющих под балконом Аниаллу клёнов снова стали пышными. Воображение так и рисовало ей хмурых котов из службы погоды, со стремянок пришивающих на место опавшие листочки.

Любуясь обновлённым садом, Алу радовалась, что, несмотря на бессонную ночь и все свои злоключения, чувствует себя вполне бодрой. Она проснулась раньше чем ожидала и решила позволить себе подышать свежим воздухом, перед тем как наведаться к Кеаре ан Темиар. Вдобавок можно было и перекусить где-нибудь… налету: Аниаллу питала слабость к бабочкам-томатницам, так и кишевшим в бриаэлларском небе в это время года.

Через мгновение ветер уже трепал её лёгкую накидку, ослепительно белую на фоне загорелой кожи.

Аниаллу пронеслась над владениями ан Элиатанов: над вечноцветущими садами; над бассейнами, полными переливчатого, густого тумана из Долины Снов, в которых дремали горожане; над замком, похожим на друзу самоцветов, прикрытую кружевным платком — в мягких складках матового белого камня мягко сияли огни тысяч светильников, образуя изысканный узор из цепочек больших и малых окон.

Эти меланхоличные кошки властвовали над снами, мечтами, видениями и иллюзиями. Недаром в Бриаэлларе поговаривали, что таинственным патриархом их дома является сам Владыка Грёз Ланфейр. Именно поэтому к ан Элиатанам обращались те, кто хотел избавиться от кошмаров, навязчивых идей, дурных привычек и опостылевших чувств, или увидеть во сне нечто особенное, пережить какое-то приключение, или же просто — истолковать сон или видение.

Дальше лежала вотчина ан Меаноров, котов-волшебников, заключённая между улицами Трескучей смерти (маленький патриарх Фейнлаан учился пускать молнии…) и Небезопасной. Фасад выходящий на эту последнюю, принадлежащую к Посольскому кварталу улицу, был довольно строг, и отсюда замок представал величественным белым зданием. Со стороны же улицы Трескучей Смерти картина была совсем иная. Нет, фасад там был точно такой же, но его трудно было рассмотреть за разноцветным пологом всевозможных иллюзий. Сюда выходили окна и балконы жилых комнат, и их обитателям позволялось накладывать на стены своих покоев любую иллюзию, лишь бы она была достаточно прозрачна, чтобы проглядывали очертания настоящего фасада. И каждый, разумеется, изгалялся как мог.

Один танайский врач даже как-то принялся за научный труд в котором, исходя из вида и содержания иллюзии, высказывал суждение о психическом расстройстве создавшего её ан Меанора и причинах его возникновения. Увы, сей труд почтенный лекарь так и не закончил — сбежал, опасаясь за собственный рассудок…

Ан Руал… Общественный зверинец, Закрытый зверинец…

Район, принадлежащий этому дому, недаром назвали Маленьким Руалом — его высокие каменные здания и вправду похожи на тамошние фундаментальные сооружения. Остальные алаи считают эту архитектуру чересчур грубой, другие же существа склонны находить для неё более лестные эпитеты — величественная, строгая. У Маленького Руала есть даже свой Барьер — его однажды ночью презентовал кошкам неизвестный «доброжелатель». Но те были отнюдь не рады подарку…

«Барьер» представлял собой стену из жёлтого стекла, высотой в полтора алайских роста, разделённую вертикальными металлическими полосами на длинные сегменты. Верхний край стены был загнут к центру, как бы намечая основание воображаемого купола. Причём на каждой такой секции, как на магическом экране, в движении отображались всё новые и новые сцены охоты хищных зверей на различных неалаев. События многовековой давности, когда изменившиеся под действием магии настоящего Барьера звери начали атаковать жителей равнины Жёлтых Цветов, демонстрировались во всех подробностях…

Ан Руалы ужаснулись: злополучная стена выходила в том числе и в Посольский квартал, а там было кому вспомнить старые обиды. Они пытались самостоятельно разрушить её, вывести иллюзии, но всё было тщетно. Когда же ан Руалы воззвали о помощи, ушлые сотрудники посольства Анлимора (которое ближе всего располагалось к «Барьеру») обратились к её новоиспечённым хозяевам с неожиданной просьбой: сдать им кусок стены в аренду. Сказать, что ан Руалы удивились, — значит ничего не сказать. Но посовещавшись и уяснив, что «Барьер» ни чьих чувств не оскорбляет, они дали согласие, хотя анлиморцы ни за что не хотели раскрывать свой замысел.

И правильно делали. Когда алаи узнали, в чём он заключается, они были потрясены даже больше, чем при появлении стены: анлиморцы решили превратить её в… тотализатор. Добежит — не добежит, сожрут — не сожрут. Но было уже поздно: договор на аренду стены был заключён по всем правилам, а новое развлечение, как ни парадоксально это звучит, многим пришлось по вкусу. В общем, всё, чего кошки добились — это приписки мелким шрифтом внизу каждой секции стены: «Дом ан Руал не имеет никакого отношения к этому развлечению и не одобряет его». Ну, не одобрять-то они не одобряют, но договор продлевают уже не первую сотню лет…

Аниаллу улыбнулась, пролетая над ещё одной достопримечательностью этого квартала — заведением с ироничным названием «Настоящий Храм Аласаис». В нём для почтенной публики воссоздавали обряды, совершаемые в честь богини в храмах Руала. Амиалис Руалская приложила много усилий, чтобы прикрыть эту богохульную лавочку. Но хозяева храма-театра упирали на то, что они показывают лишь те церемонии, на которые в Руале имеют доступ рабы, то есть неалаи, а значит, ничего сколько-нибудь оскорбительного они не совершают. В конечном счёте Амиалис была вынуждена отступиться. В кои-то веки раз…

Отсюда был уже хорошо виден дом ан Иналасс — единственный алайский дом, расположенный в Посольском квартале Бриаэллара. Его члены не жили под одной крышей, их дома, построенные в разных архитектурных стилях, образовывали небольшой район, в центре которого находился Храм Бриаэллара, посвящённый не самой богине Аласаис, а её городу. Буквальный перевод названия этого дома с танайского — дом Неалаев — отражал реальное положение дел: среди его членов неалаев действительно было почти вдвое больше, чем кошек. Всех их объединяло одно — любовь к своему городу. Они поклонялись ему как божеству, нянчились с ним как с младенцем, наряжали его, как старик отец — единственную дочь. Здесь жили такие важные персоны, как Главный Озеленитель Бриаэллара, Повелительница Фонарей (настоящая эльфийка из Элаана, ведающая городским освещением), а также хранители большинства музеев и галерей. Многие из них входили в Совет Дорогих Гостей.

Аниаллу обожала матриарха Мяфоршу ан Иналасс, основавшую дом в незапамятные времена вместе со своим возлюбленным (человеком, который, к её великому горю, оказался смертным и скончался всего через сто двадцать лет). Эта полненькая, улыбчивая алайка из ан Темиаров, бессменно носившая лёгкую, похожую на халат шубку из шкурок голубой безднианской мыши, была самым доступным для простых горожан членом Высшего Совета Бриаэллара. Она же, единственная из ВСБ, одновременно входила и в Совет Дорогих Гостей.

Если в ан Темиарском Великом Мосту принимались решения можно ли отдать тот или иной участок земли под жилую застройку или магазин, то в доме ан Иналасс — соответствует ли предполагаемый фасад образу улицы и всему Бриаэллару в целом. Сюда приходили жалобы на засорившийся фонтан и на того, кто «помог» ему засориться, или подробное описание предполагаемого праздника, дабы ан Иналассы оценили его с эстетической стороны и решили, не оскорбляет ли зрелище чувства других горожан.

Отношения между домом ан Иналасс и домом ан Темиар всегда были напряжёнными: Неалаев ужасно раздражала необходимость согласовывать свои решения с мнением котов-администраторов. Ан Темиаров бесило самоуправство ан Иналассов…

Аниаллу завершила свой «круг почёта», облетев вокруг «Вертикали Власти» — ресторана, взгромоздившегося на вершину высоченного каменного столба. Каждый вечер там выступал какой-нибудь из созданных ан Темиарами… творческих коллективов, в том числе и «Зелёные Хвосты», организованные Теолиным ухажёром Адианом, главой Миграционной Службы Бриаэллара. «Вертикаль» находилась возле Великого Моста — огромного замка ан Темиаров, протянувшегося над всеми тремя кварталами Бриаэллара, цели полёта Аниаллу. Она стала снижаться, и тут внимание её привлекло столпотворение на площади Мудрости.

Там определённо творилось что-то интересное, и скоро сианай поняла — что. За многие тысячи лет его существования, обитателям Бриаэллара ещё не доводилось слышать призывов к свержению власти, но именно такие слова сейчас так и лезли ей в уши.

— Да, мы ещё не готовы к началу гражданской войны, но должны готовиться к ней, несмотря ни на что! Всё, что происходит в городе и в мире, эта псевдовойна, которую развязывает Линдорг — лишь предлог измотать нации Энхиарга, чтобы у них не осталось сил на борьбу с властями! — выкрикивал невысокий, потрёпанного вида юноша с воспалёнными глазами.

Аниаллу зависла над площадью, рассматривая оратора. Лицо его заострилось от выпивки и недосыпа, а бледная кожа так туго обтягивала скулы, что едва не рвалась на носу. Однако резкость черт смягчалась тем, что он был от природы склонен к полноте, и оттого на его лице ну никак не держалось выражение суровой решимости, которое он так старался ему придать. Глаза, хоть и блестящие, как у фанатика или тяжело больного, имели какой-то неопределённый, бледный цвет, что делало их довольно невыразительными.

Сианай видела этого человека, Райса, уже во второй раз, и во второй раз останавливалась в замешательстве. Он был типичный «опасный идеот» — по классификации Канирали ан Фейм. Идейку, чтобы свихнуться на ней он выбрал себе тоже довольно избитую: все беды от котов, коты в Энхиарге повсюду («везде пролезли»), поэтому жить в нём из рук вон плохо. Примечательно было то, что подобные мысли обычно посещали несчастных, завистливых созданий которым в жизни не светило и понюхать бриаэлларский воздух, а этот господин имел здесь собственный дом. Вдобавок более «никакого» существа Аниаллу не встречала в родном городе ни разу в жизни. Бриаэллар притягивал личности нестандартные, он, словно семья ан Камиан, создавал свою «коллекцию» — из необычных, выдающихся теми или иными качествами существ, отбирая их из тысяч желающих посетить его или в нём поселиться. А этот…

— Эй, хвостатая, пять монет за просмотр, или лети дальше! — донёсся снизу задорный голос. Алу оторвалась от оратора и посмотрела себе под ноги. Оттуда на неё взирала румяная физиономия Теолы.

Если Ола и походила на кого, то уж точно не на кошку, которой недавно основательно подпалили мех. Сегодня она была в лёгком светлом платье. Из прорезей в шляпе, из ярких цветов, украшающих её поля, выныривали золотистые уши. Левое, потеснённое пышной алой розой, смешно торчало вбок. Единственным, что напоминало о вчерашнем, была забинтованная нога, заботливо спрятанная под неизменно яркий чулок.

— Болит? — спросила Аниаллу, скользнув между ветвями дерева, на котором устроилась подруга.

— Не-е-ет, — протянула Ола, поправляя подол, — распухла малость, но уже ничего. Врач мой думал, что совсем отвалится, но пронесло. Тело у меня старое, надёжное, не то что эти ваши, новомодные! — Она смерила подругу насмешливым взглядом. — Давай-ка, посиди со мной, болящей, посмотри, послушай, какое у нас чудо-юдо завелось!

Сианай невольно прислушалась и тут же пожалела об этом.

— Красота, культура?! Они должны нести истину, заставлять страдать и сострадать! А у этих они выродились в слащавую, отупляющую ложь! И ради неё вы готовы терпеть все эти унижения? Вы тупеете от неё, она лишь ширма, чтобы прикрыть истинное положение дел: как они наживаются на вас, как унижают вас, как следят за каждым вашим шагом. Они называют вас «неалаи» — разве этим не всё сказано?

— Так мы и есть неалаи, проповедник, — ответил ему мужской голос, прозвучавший музыкой после Райсовых хриплых завываний.

Аниаллу выискала в толпе его обладателя — им оказался долговя-зый эльф, забравшийся на стеклянный колпак, прикрывавший клумбу с ядовитыми золотыми розами. Алу не ожидала увидеть сказителя Тиллириена живым так скоро. Изготовители тел упорно отказывались воскрешать его, после того как он погиб, совершая страшное преступление против всего алайского народа — спасая Энаора…

— Это они создали это чудо — Бриаэллар. Мы — не смогли! — рассмеялся он и, разведя руки в стороны, слегка поклонился. — И потому — пришли сюда. Пришли не только потреблять или, тем более, порицать, как это делаешь ты, а творить вместе с ними! — Эльф выразительно постучал по экзотическому струнному инструменту, змеиными кольцами обвивавшему его шею. — Город Аласаис — храм искусства, а она — сама поэзия, сама музыка, песня многих тысяч душ… Красота, гармония и любовь нужны любому творцу, иначе он не созидатель, а разрушитель. Мы, своими неосторожными словами и необдуманными действиями, можем погубить всё это: их дом, милостиво приютивший нас, семьи, принявшие нас, бывших сиротами при живых родителях. Мы искали иной судьбы, иного мира, иных… отношений. Мы сами пришли сюда, человек, — возвысил голос Теллириен и улыбнулся такой улыбкой, что воображение само дорисовало к ней алайские клыки. Среди публики это вызвало настоящую овацию.

— Нет! Они подло заманили вас сюда! Вся их музыка, танцы, живопись — это паутина, способ втянуть вас в их порочную систему! Одурманить, закабалить, подчинить, — замотал головой притихший было маг. — Они придумали эти Пути, лишив вас свободы, они подселяют в вас эту мерзость, которую называют «дух», и она начинает диктовать вам, что хорошо, что плохо. Они делают это, чтобы править вами и на вас наживаться! Чтобы наживаться и на твоём таланте, эльф!

— Так уходи, — поднял серебристые брови Теллириен, — никто не держит тебя здесь. Про Пути и дух и говорить нечего — ты, видно, плохо учился в школе, если не понимаешь, что иметь Путь выгодно тебе самому. Бесконечный руками Тиалианны создал его и даровал тебе — в твоих интересах, а не в интересах алаев, богов или наэй. И ни одно существо в Бесконечном, включая Тиану, не может в своих интересах «придумать», изменить или навязать тебе Путь. А что до наживы, то это достойный обмен. Разве ты не понимаешь? Мы получаем идеальное место для творчества, алаи — налоги и возможность жить в окружении наших творений, что, поверь, куда важнее для них. Это выгодно всем.

Он пожал плечами, спрыгнул с возвышения и обнял некую особу, несомненно алайского происхождения.

— Выгодно? Они предлагают красоту и благоденствие, перед которыми трудно устоять, но взамен требуют твою свободу и… и саму душу! Они искушают нас, хвостатые демоны! Согласись ты один раз принять их «дары» — и к твоей душе присосётся этот паразит, этот «дух кошки», и станет помыкать ею, терзать её, будь он проклят, будь все они прокляты! — Райса уже трясло.

Теллириен не ответил. Он сочувственно покачал головой и вместе со своей спутницей растворился в толпе.

Аниаллу перебралась на толстую ветку. Теола тут же превратила освободившийся глимлай в стол, поставив на него корзинку с печеньем, и сладко потянулась:

— Демоны? Как это м-и-ило! Такого представления даже у ан Камианов не увидишь. Очень мне нравится!

— А мне совсем не нравится, — покачала головой Алу, щуря глаза на солнце, — такой день портит… Мне не по себе от его слов насчёт духа — надо же так всё повернуть… хотя я, кажется, слышала нечто подобное где-то ещё.

Теола посмотрела на подругу с весёлым недоумением:

— Да ну тебя, он забавный! Такой дура-а-к, шут, вроде как… Я уже второй раз прихожу подивиться! Первый раз пошла закупаться пищей к ужину, смотрю — а тут такое!

— Он не шут, Ола, — серьёзно проговорила сианай, — он болен, и болезнь его заразная, я видела, к чему приводит её эпидемия в других мирах.

— В борьбе с этим затхлым болотом все средства хороши! — вопил Райс. — Если, для того чтобы выкарабкаться из него, мы должны будем всё здесь разрушить — придётся сделать это. Если, чтобы вырвать эту цепкую мяукающую гадину из своего сердца, нам понадобится сокрушить собственные рёбра — мы сокрушим их! Сокрушим подчинённую нотами плоть!

— Да заткните его кто-нибудь! Весь аппетит испортил, зар-р-раза! — громко прорычал кто-то снизу.

Взглянув туда, Аниаллу увидела рослого человека, сидящего за столиком под фонарём. Судя по внешнему виду — коричневому плащу и лёгкому золотистому доспеху — он охранял Внешние ворота дома ан Темиар. Скорее всего, его кормили здесь по договору и с поста он мог уйти только в определённое время.

Воин с лязгом отодвинул от себя тарелку и стукнул кулаком по столу. Сердобольная Теола сокрушённо покачала головой:

— Да не огорчайся ты так! Он, небось, голодный, ты бы его угостил — глядишь, он бы и сменил гнев на милость!

— Я б его угостил, — сурово откликнулся мужчина, — обедом из его собственного языка! Чтобы почувствовал, гад чем он нас тут потчует!

— Ой, страсти какие! — охнула Теола. — На, съешь хрумстелку лучше. — Она порылась в ворохе кружевных салфеток и бросила ему печенье. Охранник ловко поймал его и даже улыбнулся девушке. Но в следующее мгновение на его лицо вернулось прежнее свирепое выражение, а печенье, раздроблённое его сжавшимся кулаком, крошками посыпалось на землю.

— Все ваши права — фикция! Вы рабы, рабы и рабами останетесь! — громко ответил кому-то в толпе Райс, потрясая руками, словно маг-шарлатан на ярмарке, пугающий доверчивых селян.

— Никакие мы не рабы! — вскочил из-за стола гордый Теолин знакомец. — Мы свободные люди… — он расправил плечи, глянул на обернувшиеся к нему лица, — и нелюди, своим трудом заслужившие право жить в лучшем городе Бесконечного!

— Нет! Нет, нет и нет! Всякий, кто способен мыслить свободно, должен испытывать омерзение к этому месту! — безапелляционно заявил оратор. На каждом «нет» он так сильно тряс головой, что казалось, вот-вот — и она гнилой тыквой покатится по площади. — Вы же ничего здесь не решаете, вы — никто! Вас… да вас могут выгнать отсюда в любой момент!

— Ага, а Совет Дорогих Гостей — такую компанию неалаев, который всем здесь заправляет, — я сейчас встал и выдумал!

— Не сейчас. Но кто там заседает? Кто? Только те, кто лижет лапы котам, кто во всём с ними согласен! Кто продался, отдался им, добровольно впустил в себя их дух!

— О да! А если бы ты искал управляющего для своего магазина, ты бы, конечно, нанял своего злейшего врага, — расхохотался охранник. — Может, потому торговлишка у тебя не слишком бойко идёт и тебе есть когда тут ошиваться?

— Не сравнивайте магазин и город!

— И точно, какие сравнения? Бриаэллар — не алайская лавочка: заходи кто хочет. Это их дом. А мы все в нём гости. Одни — дорогие гости, а другие — такие, которые хуже пьяного хелрота. И вот этих-то хозяева имеют полное право попросить вон — ты уж не взыщи, парень. И порядки у себя они имеют право устанавливать такие, как им нравится. Вот будет у тебя свой Бриаэллар — будешь там как хочешь казнить и миловать. Или строить мы ничего не хотим, хотим только разрушать?

Райс пристально посмотрел на давшего ему отпор охранника и, узнав цвета его формы, продолжил:

— Что же можно сказать о тебе, презренный прихвостень хвостатых рабовладельцев? Став надсмотрщиком над остальными рабами, ты не обрел свободу! Ты продал душу за материальные блага! Ты…

Тут он, ища вдохновения, поднял глаза вверх, и обрёл его в лице сидящей на ветке Аниаллу.

— Посмотрите на неё! — подрагивающий от возбуждения палец Райса обличающе указал на сианай.

Вздрогнув от неожиданности, Аниаллу тут же ответила ему… улыбкой но маг не унимался.

— Посмотрите! — ещё раз прокричал он. — Такие, как она, промыли мозги вам всем! Она квинтэссенция порока! Обольстительного, притягательного… — Его голос прерывался.

Алу и Теола сияли.

Райс набрал в лёгкие воздуха и с новой силой гаркнул:

— Она особенно отвратительна: под маской невинности прячется гниль, яд мерзость! Она воплощение лжи! Но рано или поздно они, — теперь маг обращался к самой Аниаллу, обведя толпу под ней широким взмахом тускло-алого рукава, — они задумаются, и тогда, тогда конец придёт и тебе, ворующей детей у матерей, чтобы пришить им мерзкие хвосты и уши, и твоему извергу-отцу, и твоему рабовладельцу-мужу, и всему вашему гнилому государству!

Алу могла бы в подробностях рассказать Райсу, сколько раз «рабовладелец» схлопотал по ушам за попытки освобождения рабов на своей родине, в Руале.

— Если она такая злыдня, что ж тебя-то не прибьёт никак, а? — не удержался охранник ан Темиаров. — Думаешь, не может? А отец её? Или муж? Или госпожа Кеара? Такую бы популярность в народе заработали…

— Они боятся запретить мне говорить, потому что я прав! Вы нужны им, и они боятся потерять вас! — перебил Райс, рука его дёрнулась, словно он хотел ударить себя в грудь, но вовремя сдержался.

— Если бы они наказали его, он бы заявил, что раз наказали — значит, понимают, что он таки прав, и боятся, что другие тоже это поймут, — брезгливо пробурчала Аниаллу, стащив из корзинки ещё одно печенье. — Но мне тоже непонятно, почему это наша власть никак не реагирует?

— Я спросила Кеару. Она что-то невразумительное мне ответила. Видать, ей сейчас не до всяких Райсов, — сказала Теола.

Она потянулась согнать толстую зелёную муху, усевшуюся на тёмный кристалл, какие обычно используют для записи звука, паривший чуть в стороне от дерева.

— Хочешь сохранить для потомков? — спросила Алу.

— Да. Вроде того. — Она немного помялась и выпалила: — Мы решили газету организовать. Не хотела говорить, пока Кеара не одобрит. Она одобрила. Сейчас думаем насчёт названия. «У всех на усах» — как тебе? Или «На кончике хвоста» — а? Это самые интересные, а был ещё «Мышегубец», как в честь батюшки предложил Фейнлаан, но нам не понравилось: можно подумать, что это только для котов, как Аэллино — «Бриаэлларская сплетница» — для кошек. Так тебе какое больше нравится?

— Оба, — честно ответила Алу.

— Вот и мне, — тяжко вздохнула новоявленная журналистка.

— Ну так и оставь оба! Будет у нас первая газета с двумя названиями: одно, то что с «усами», — для местных сплетен, а второе — для новостей издалека.

— А это мысль! — просияла Теола.

— Подожди, ты сказала что-то про Фейнлаана и Аэллу, так это ты с ними решила заняться… издательским делом?

— Нет, с ними я уж точно ничем не хочу заниматься. Это мы скромненько — с Адианом, Делором и Мурр ан Камиан, у неё, вроде как, и опыт какой-то в этом деле есть. О, — воскликнула она и едва не свалилась с ветки, — кстати, Адиан меня сейчас у Темиаров отловил и кое-что передал — правда, здорово?!

Теола протянула ей листок пергамента, светло-коричневый с одной и нежно-зелёный с другой стороны. Алу осторожно расправила его. Зелёная сторона пестрела аккуратными строчками. Пробежав по ним взглядом, она вопросительно подняла бровь: «…мяу, мяу, мяу…» — гласили они.

— Это опытный образец, — пояснила Теола. — Ты кошку, кошку оцени! — Она нетерпеливо ткнула ногтем в правую часть свитка, где по нарисованному тушью тонкому дереву карабкалась чёрная кошка. Коготь Теолы, словно зацепившись за её угольную шубку, потянул кошку вниз, а вслед за ней задвигался и текст, открывая все новые строчки «мявов». Алу восторженно хлопнула в ладоши. Воодушевленная этой немой похвалой, Ола с удвоенной силой дёрнула кошку. Мелькающий с бешеной скоростью текст слился в одно серое пятно.

— Тудух! — хихикнула Теола, «сбросив» кошку с дерева, но её смех тут же оборвался возмущённым воплем.

От брызг алой краски физиономию Теолы спасло только то, что в последний момент она повернулась к Аниаллу, желая увидеть реакцию на произведение лап своих. Вместо того чтобы, как положено приличной кошке, приземлиться на все четыре лапы, несчастное животное взорвалось от удара, словно выпавшая из окна бутылка с молоком. Теола тоже «взорвалась»: она совершенно не сомневалась, кому обязана чудным кровавым орнаментом на новом платье.

— Энаор, скотина! — заорала она, подскочив на ветке и злобно оглядываясь по сторонам, словно ожидая увидеть в толпе своего обидчика. Разумеется, Энаора ан Ал Эменаит там не оказалось. На его счастье.

— Я убью эту гадину! — шипела Теола, собирая с веток свои многочисленные вещи. — Я ему все усы повыдергаю, струн наделаю и Феору подарю!

Аниаллу расхохоталась. Ей живо представилась Теола, с нежной улыбкой протягивающая пучок окровавленных усов растерянному Феору — хозяину музыкальной таверны «Струноус». Хотя тот сам виноват, раз нарисовал на вывеске своего заведения здорового котяру с усами, натянутыми на колки. Живые струны нежно перебирали две очаровательные алайки. Глаза у балдеющего кота смотрели каждый на свою красавицу.

Да, бедный Энаор… Лицо Теолы было красным, как заходящее солнце, но исходил от него жар ярости, а не мягкое вечернее тепло. Она рвалась в бой, и Алу оставалось только пожалеть, что она не сможет стать его свидетелем.

Встреча с подругой заметно подняла ей настроение, и неизбежное свидание с Кеарой уже не казалось таким неприятным. Простившись, Аниаллу залезла на глимлай и направила его к дому ан Темиар. Про Райса, который всё ещё распинался у неё за спиной сианай забыла сразу же, но он-то не собирался отвечать ей тем же…

Высоко над Малой Витражной аллеей, в ветвях могучего дерева, спрятавшись среди его густой листвы от глаз редких прохожих, на нагретой солнцем деревянной платформе сидела девочка. Угнездив между загорелыми коленками коричневую книжицу, она что-то увлечённо писала длинным алым пером. Маленькие буковки быстро складывались в ровные строчки, заполняющие страницы дневника. Это занятие так поглотило Делию, что её чёрные кошачьи ушки не крутились, как обычно, из стороны в сторону, а замерли, превратившись в роскошный бархатный бант.

«…и слышу очень смешной разговор. У витрины оружейного магазина на Музейной дочь клянчит у отца… кинжал! А он ей объясняет, что не женское это дело — обычная человеческая песня! — Делия помедлила, потом фыркнула и застрочила снова: — Дочь настаивает: „Вон леди Ирера может даже в Академии фехтование преподавать, а она тоже женщина“. А отец и говорит: „Ирера не просто женщина, а алайка, а алайской бабе — и усы к лицу!“».

Делия ещё раз хихикнула и захлопнула дневник. По обложке прыгали солнечные зайчики. Солнце было почти в зените, она обещала быть дома к двум, значит, в запасе у неё ещё часа три. Дел у Делии осталась всего парочка, с домашним заданием она уже управилась, и времени должно было хватить. Занятия её (сейчас она изучала «иные расы» в музее Выдающихся Неалаев, тут неподалёку) обычно проходили ночью, на рассвете она завтракала в «Бедном хвостике» и сразу садилась заниматься прямо здесь, на этой платформе. В последнее время Делия избегала колдовать дома: у родителей ни с того ни с сего делались такие странные глаза, что у неё… ну прямо усы обвисали!

И с чего бы, спрашивается, вдруг? Делия и раньше много времени проводила за чтением и занятиями. Мама, сама в прошлом выдающаяся чародейка, мечтала, чтобы не менее талантливая дочь пошла по её стопам. Хотя, надо сказать, Танира никогда не озвучивала этого пожелания, то есть не заявляла о нём прямо, а только полунамёками. Делия даже не была уверена, что мать осознанно направляет её на путь колдовства, принесший бывшей Дирхдаарской ведьме много горя. Девочка не раз видела, как Танира украдкой плачет над её учебниками, видимо вспоминая своё прошлое, мечты, от которых ей пришлось отказаться ради дочери.

Дирхдаарское божество магии было существом хотя и бесполым, но на редкость ревнивым: если кто-то из немногих избранных мужчин или женщин, кого оно наделило способностью колдовать, «предпочитал» развитию этого дара семью и обзаводился детьми, то он начинал постепенно терять контроль над своими чарами. И если не отказывался от колдовства, то неминуемо погибал от собственных заклинаний. Танира чудом осталась в живых, когда ей пришлось-таки прибегнуть к волшебству, чтобы спасти близких от своих старых врагов, решивших воспользоваться её слабостью.

Родители Делии спаслись только благодаря неожиданному вмешательству одного из жрецов Аласаис, служившего в храме неподалёку от их дома. Впоследствии он же помог им перебраться в Бриаэллар, где устроил отца девочки в городскую стражу. Мама же, одолжив денег всё у того же благодетеля их семейства, через пару месяцев из Её Могущества Таниры «Огненной слезы» превратилась в радушную хозяйку уютного ресторанчика «Клетчатая мышь». Вскоре отец уволился со службы, и они стали заниматься этим заведением вместе, постепенно привыкая к новой, такой не похожей на их прежнюю, жизни. Полное приключений прошлое напоминало о себе лишь сказками, которые они рассказывали на ночь своим детям: Делии и её братишке, родившемуся на пять лет позже. Делия с трудом узнавала в героях этих рассказов своих заботливых маму и папу, но это не мешало ей гордиться ими. Так она и росла, окружённая их любовью, вполне довольная тихой жизнью, которую они вели… до тех самых пор, пока не узнала, что она не совсем обычная девочка.

Таких, как Делия, в Бриаэлларе называли си'алай, то есть «обращенные-в-алаев». Они рождались существами самых разных рас, не имеющих к детям Аласаис никакого отношения, но дух кошки, тел алаит, тем не менее жил в них. Заметить это со стороны было очень сложно. Тел алаит Делии словно затаился, как кошка перед мышиной норкой, и ждал своего часа. Но ему было тесно в её старом, человеческом теле, и теперь, когда Делия воплотилась в новую, алайскую оболочку, он буквально вырвался на свободу, проявил себя во всей красе и частенько заставлял свою обладательницу гоняться за птицами, лазать по деревьям, крышам… и даже чужим мыслям (правда, пока всего один раз, что ей великодушно простили — как и любому котёнку)…

Убрав дневник в сумку, Делия, с трудом протиснув голову через густую листву, взглянула вниз — высоко. Наверное, она могла бы легко спрыгнуть на землю и так, но было как-то страшновато, и торчащая из кроны детская физиономия превратилась в котёночью. Делия прилизала клок шерсти на боку, выпустила на пробу когти и махнула хвостом. Она всё время так делала, принимая кошачий вид. «Словно упряжь перед скачками проверяешь», — смеялся над этим ритуалом её наставник.

— Ему легко говорить, — ворчала про себя девочка, свешивая с ветки заднюю лапу. Взбираться наверх, даже по гладкому стволу, она могла уже довольно легко, но вот со спуском было куда больше проблем. — У него эти лапы уже восемьсот лет, а у меня… — Она не удержала равновесие, поехала вниз, растопырив свои юные лапы и нещадно царапая дерево когтями.

Казалось, этот муторный спуск никогда не кончится, но вот задние ноги котёнка упёрлись в толстый узловатый корень, услужливо подставивший свою горбатую спину. Делия пару секунд постояла, обнимая ствол ноющими передними лапами. Подушечки саднило от большой нагрузки на когти. Девочка поспешно вернула свою двуногую форму, ко и тогда не избавилась от неприятного ощущения под ногтями. Обращаться с новым телом ей надо было ещё учиться и учиться…

Немного подув на пальцы, Делия положила руки на ствол иссечённого её когтями дерева, зажмурилась от усердия, и раны на тёплой коре начали затягиваться. Магия исцеления давалась девочке поразительно хорошо для алайки, видимо, сказывалось её человеческое начало. Вылечив дерево и ласково погладив его на прощание, Делия зашагала по блестящему, как чистый снег на солнце, разноцветному песку. Он заполнял промежутки между стелящимися по земле воздушными корнями. Они сплетались в сложные узоры, образуя своеобразный витраж из дерева и песка, защищённый магией от непогоды и ног неосторожных прохожих.

Аллея вообще была очень странная: три ряда деревьев, стиснутых глухими стенами домов, были разделены парой довольно узких тропинок. Здесь было тихо, хотя от двух оживлённых улиц аллею отделяло меньше полусотни шагов. Местами, где здания немного расступались, Делии приходилось обходить группы преграждающих ей путь деревьев. В их ветвях, высоко над крышами, располагались такие же укромные платформы, как та, с которой девочка только что спустилась, с той лишь разницей, что на них вели лестницы. Алаи и Гостевой квартал спроектировали по своему вкусу, так, чтобы его жители могли найти место для уединённых размышлений.

На последней из таких крошечных, окружённых домами «площадей» Делия увидела группу эльфов — беженцев из Аглинора. Под тихое пение, друг за другом они подходили к одетому в бронзовую кору дереву и прижимали к его могучему стволу по ветке — еловой, кленовой, чих-дерева или какой-нибудь ещё — и та мгновенно прирастала к нему. Всего пару месяцев назад си'алай непременно остановилась бы послушать, но сейчас пение не показалось ей таким уж чудесным. Голоса эльфов были прекрасны, но в них была такая тоска, такая безысходность что хоть на «Вертикаль Власти» заберись и головой вниз прыгни. И с чего бы, спрашивается? Сами побросали свои дома, сбежали в Бриаэллар — уже тогда, когда и намёка на какую-то угрозу им лично не было. И приняли их тут с распростёртыми объятиями… Делия всей кожей чувствовала, что у них на сердце, но вот почему — понять никак не могла.

Наставники предупреждали си'алай, что первое время она будет воспринимать эмоции окружающих очень остро, порою как свои собственные, но Делия до конца поняла, что они имели в виду, только испытав это на себе. Она и раньше была поразительно чуткой к чужим переживаниям, совсем крохой уже с лёгкостью распознавая чувства людей (и даже нелюдей, у которых не сразу сообразишь, как трактовать ту или иную гримасу). Забавно было сейчас вспоминать, как после такого рода озарений, не раз сослуживших хорошую службу семье, отец шутливо шлёпал её или взъерошивал волосы, интересуясь, не растут ли у неё кошачьи уши и не режется ли хвост.

Теперь отец больше молчал. Он походил на человека, который взял денег в долг, прогорел и, не зная теперь, что делать, неумело пытается скрыть эту неприятность от домашних. Но почему? Дела семьи шли как никогда хорошо, единственная тревога родителей — что их дочь когда-нибудь, подобно своей матери, может оказаться перед тяжёлым выбором между любимым делом и рождением детей — развеялась в тот самый момент, когда стало известно, что Делия — си'алай…

Хотя, быть может, как раз в том, что девочка перестала быть человеком, и крылась разгадка? Может быть, её частые отлучки из дому и не свойственные прежде поступки огорчали родителей? Вот, к примеру, когда она принесла домой череп…

Свой собственный, надо сказать, череп — не чужой какой, грязный, неизвестно где откопанный. Ей подарили его сразу после церемонии Перерождения. Делия вроде как умерла и снова появилась на свет уже алайкой (уши, хвост и всё остальное, конечно же, не пришивали к её старому телу, а изготовили ей новое. Сам патриарх Малаур его делал, а это, Делия знала, была большущая честь!). По пробуждении девочку ждал ещё один сюрприз: кто-то прикрепил ко всем частям её «обновки» шутливые записки на верёвочках, вроде: «Не цепляйся хвостом за ветки — не обезьяна!». Было очень весело и совсем не страшно, но когда она рассказала всё это маме, да ещё и показала ей маленький череп с цифрой один на лбу, та почему-то заплакала… И ни она, ни отец опять же ничего ей не объяснили!

Объяснили… да какое там «объяснили», они и разговаривали-то с ней редко. Родители, раньше души не чаявшие в дочери, теперь почти не обращались к ней, не предлагали, как раньше, заняться чем-нибудь вместе. Делия сейчас особенно тянулась к ним, видя в себе источник их печали, пытаясь переубедить близких в том, что она отдаляется от них, любит их меньше, или ей с ними менее интересно, чем прежде. Но эти попытки не увенчались успехом ни разу, наталкиваясь на стену какой-то беспросветной, безысходной грусти. Родители будто бы стеснялись её… и даже друг друга! И это они, которых Делия в детстве ревновала одного к другому! С ума можно было сойти, гадая, провинилась ли она в чём-то перед ними, или, наоборот, это они чувствуют себя виноватыми перед ней.

Эта неопределённость душила Делию, а она не могла даже выплакаться. Алаи не плачут… они умеют отвлекаться от проблем, не позволять бедам лишать себя радостей жизни. Но юная си'алай ещё не познала этой науки в совершенстве и большую часть времени видела мир (который после перерождения должен был предстать перед ней «в невиданном доселе блеске»), словно через грязное, мутное стекло. Когда же девочка прямо спросила отца о том, что со всеми ними происходит, тот глухо ответил, что-де всё вокруг и все они очень изменились и это очень печально. И больше си'алай не удалось вытянуть из него ни словечка, как она ни пыталась.

Зато её «дражайшая» тётушка, приехавшая погостить, — та разливалась соловьём и все проблемы семейства объясняла исключительно тем, что Делию отняли у родителей, что её развратили, а они, хотя и не могут без ужаса смотреть на то, что делают с их ребёнком, но боятся признаться себе в этом, потому что или одурманены жрецами Аласаис, или запуганы ими. Делия была готова задушить тётку за эти слова…

Только маленький брат продолжал относиться к Делии по-прежнему, хотя и он, совсем кроха, сказал ей однажды, что она «теперь уже не совсем его сестрёнка Делия».

Сама же девочка не ощущала в себе каких-то разительных перемен, способных огорчить её близких. Нет, конечно, она менялась, но ей ка-залось, что так же меняются и все остальные дети. Даже не меняются, а попросту растут. У них появляются новые обязанности, новые интересы, им становится можно то, что запрещалось раньше. Быть может, её взросление происходило несколько быстрее, но Делия и раньше отличалась от сверстников как своими дарованиями, так и увлечениями. Разве что до того, как стать алайкой, она не считала, что стоит выставлять свои особенности напоказ, а теперь всё её новое окружение буквально требовало этого. Более того, не раз случалось, что поступки, которые в прошлом Делия предпочла бы утаить от родителей, приводили её наставников в такой восторг, что девочка уже не боялась повторять содеянное.

Лишь один раз Делия поймала себя на том, что её взгляды изменились. Когда-то она призналась сианай Аниаллу, что мечтает быть похожей на Верховную жрицу Гвелиарин. Но за последние дни она уже не раз изменила этой мечте, глядя на знаменитых алаев и неалаев, возвратившихся в Бриаэллар из дальних странствий и собиравшихся по вечерам в маленьком ресторанчике при музее. Он назывался «Бедный хвостик» — из выражения «искать приключений на свой хвост». Слушая их рассказы, Делия каждый раз клялась себе, что когда-нибудь обязательно отправится путешествовать, а потом будет сидеть, как они, в кружке затаивших дыхание почитателей. Через пару вечеров рассудительная, домашняя девочка уже бредила их подвигами, и голова её кружилась от желания самой совершить что-нибудь подобное. Если кому-нибудь из них вдруг вздумалось бы позвать Делию с собой, она тут же кинулась бы следом, хотя постоянно слышала разговоры о том, что в нынешние опасные времена самое безобидное приключение может обернуться катастрофой.

Но никто не звал её, а возможности самой ввязаться в какую-нибудь авантюру пока не представлялось. Да Делия и не решилась бы на это в одиночку. По крайней мере, она была о себе именно такого мнения и не рассчитывала, что её новой мечте суждено сбыться в скором времени…

Когда, вынырнув из сумрака Витражной аллеи, Делия ступила на голубые плиты Музейной улицы, солнце обрушилось на неё щекочущим потоком тёплого масла, и си'алай как-то вдруг вспомнила, что она совсем ещё котёнок, а котятам положено беззаботно резвиться, гоняться за листьями или, на худой конец, за собственным хвостом, путаться у всех под ногами и дурашливо шипеть на своё отражение в зеркале. И так сладко было ей подчиниться этому древнему порядку, благо и ног, и листьев на многолюдной улице было вдоволь, а заботливо умытые оконные стёкла с лихвой могли заменить зеркала!

Ступням стало горячо, девочка приподнялась на цыпочки, но обуваться не стала. Она побежала по краю мостовой, где у невысокого тротуара (местами расширяющегося, чтобы приютить ресторанные столики, лотки уличных торговцев или затенённые полотняными навесами витрины лавок) тянулась полоса поржавевших от жары розовых лепестков «Поцелуя Аэллы». Загребая их загорелыми пальцами и сжимая, чтобы ощутить приятный хруст, Делия гадала, какие такие чувства испытывал к матриарху ан Камиан волшебник, назвавший так это деревце, расцветающее каждую ночь, чтобы на рассвете обрушить на землю целый дождь нежных цветков. Было ли оно подарком возлюбленной или эдакой «красивой местью коварной красавице» — ведь он заставил её «целовать» ноги всему Бриаэллару!

«Глупая кошка — кому, кроме тебя такое в голову придёт!» — одёрнула себя си'алай, проскальзывая мимо дверей салона красоты, на которые опрятная хозяйка со смешно отогнутыми назад кончиками белоснежных ушей вывешивала объявление о предпраздничных скидках на наращивание, покраску и (о богиня!) завивку усов.

«А может — и не глупая: ведь Аэлла-то этих „поцелуйчиков“ в своём саду почему-то не держит!» — хихикнула Делия, благополучно оставив опасное место позади… но её всё же поймали.

— Делия! Пойди-ка сюда, детка! — окликнула её ожесточённо обмахивающаяся роскошным веером женщина. Она выглядела очень внушительно, хотя её высокая причёска из тяжёлых, пропитанных душистыми маслами прядей цвета баклажана потеряла форму и теперь походила на оплывшую ароматическую свечу. Пышная дама почти лежала на прохладном стекле прилавка, под которым, угнездившись среди осколков льда, блаженствовали мисочки со сметаной трёх сортов, а также с изюмом, вареньем, фруктовым снегом и кисленькими, смешно жужжащими во рту мушками, которых в неё полагалось замешивать.

— Понаехали бездельники, — вдруг, скривившись, проворчала дама, глядя куда-то за спину Делии.

— Кто? — си'алай оглянулась, но никого подозрительного не увидела.

— Да гостюшки ваши остроухие. Шныряют туда-сюда, туда-сюда, воспитания — никакого… Одно слово — из лесу только что вышли! — Женщина с гневным хлопком сложила веер и резко, словно отталкивая кого-то, потыкала им в стороны. — Видела, что они с деревьями делают? Притащили веток из своего леса и прививают их на наши деревья. Вот и сами: угнездятся тут, корни пустят и будут из города соки тянуть, а потом поганым веником не выгонишь!

— Да брось ты, Герцогиня! — прыснула Делия. — Как же так можно? Они такие несчастные, им совсем не хотелось ехать к нам, но ты ведь знаешь, как у них дома опасно.

— Хотела бы я быть такой несчастной лет тридцать назад, когда меня тут проверяли сверху донизу!

— Прямо испроверялись все, — проворчал немолодой мужской голос; только сейчас Делия заметила ноги, торчащие из-под прилавка. Обуты они были в простые, но добротные сапоги элиданской работы, по ним девочка и опознала их владельца, соседа Герцогини, с которым та вечно цапалась. В прошлом она была настоящей герцогиней откуда-то из отдалённых земель Энхиарга, он — простым крестьянином из деревни возле Серебряной Слезы. Но времена изменились, и теперь он числился кандидатом в Совет Дорогих Гостей а ей прорваться туда всё никак не удавалось. Герцогиня негодовала… Она звала соседа деревенщиной он её — дворцовой курицей, и никто не сомневался, что рано или поздно они поженятся.

— Столько лет на свете живёшь, а ума так и не нажила. Этими ветками они, считай, на верность Бриаэллару присягают. Вот теперь наши беды — их беды.

— Не соблаговолили бы вы заниматься своим делом, милейший? — ледяным тоном осведомилась Герцогиня.

— Я и занимаюсь своим. И ты бы лучше за сметаной своей приглядывала, вместо того чтобы волю Аласаис обсуждать. Велела она приютить аглинорцев, если что у них случится — и точка, значит, тут им и место.

— И ведут они себя очень прилично. Зря ты так, Герцогиня, мы их часто видим — они к нам в «Мышь» обедать ходят. Мама очень довольна, — добавила Делия, зная, что Танира была для Герцогини большим авторитетом.

Как она и ожидала, женщина не стала развивать эту тему, ограничившись негодующим бормотанием себе под нос.

— Ты на эльфов мне пожаловаться хотела или ещё на кого? — спросила девочка.

— Угадала, дорогуша, — воодушевилась Герцогиня. — на матушку твою! Совсем про нас забыла. Как же так можно, в такое-то страшное время бросать нас одних! — Она в притворном отчаянии всплеснула руками и, вдруг засуетившись, стала копаться в бархатной сумке, висящей на широком поясе.

Делия же задумалась — слова Герцогини навели её на неожиданную мысль.

— Вот, Делия, милочка, передай своей матушке эти булавки. Было так любезно с её стороны одолжить мне их на балу у госпожи Имлае. Я и не думала, что буду танцевать, надела платье с таким невозможным шлейфом, а тут… Вот. Всё забываю вернуть их. Это было так неожиданно: я полагала, что дорогая Танира не прикасается ни к чему дирхдаарскому. «Наверное, она захватила их случайно», — подумала я. Но скажи мне, надеюсь, не этот случай причиной тому, что я не видела твою матушку с того самого вечера, но зато постоянно слышу, что она впала в хандру и отклоняет все приглашения своих друзей?

— Я не знаю, Герцогиня, что с ней происходит. Она и правда очень грустит, — ответила Делия, водя пальцем по ледяному, но почему-то не запотевшему стеклу. — Знаешь, я подумала, может быть, она грустит потому, что, случись что-нибудь, она не сможет защитить нашу семью, как могла когда-то? Может быть, она чувствует себя… беспомощной? Это ведь жутко — уметь что-то настолько важное, а потом разучиться?

— Думаю, да, дорогуша, думаю, да, — сочувственно покачала головой Герцогиня.

— Это как вдруг ослепнуть посреди битвы… — прошептала Делия.

— Ох, милочка, тебе надо хорошенько с ней поговорить, успокоить. Ты ведь и раньше это неплохо умела, а сейчас, должно быть, просто мастерица! — Герцогиня заставила себя улыбнуться.

— Я постараюсь и… я пойду, наверное, — тихо сказала Делия; Герцогиня кивнула.

Делией завладели прежние тяжёлые мысли, только теперь к ним примешивались раздумья о всё прибывающих беженцах: Герцогиня была уж слишком жестокосердна, но действительно, хорошо ли, что их взяли сюда всем скопом, не выбирая, как в другое время? А ещё всплыли в памяти все те гадкие слова, которые говорила об алаях и порядках в Бриаэлларе её собственная тётка.

Как много вопросов! Си'алай чувствовала, что ей не хватает ума, как не хватало дыхания, чтобы проплыть не выныривая, по каналу от Кривого моста до Немого фонтана. Обычным алайским детям было куда проще: в котячестве, ещё не умея принимать двуногую форму, они, благодаря своему, обострённому в этот период жизни, дару телепатии, нахватывались знаний о мире и его законах прямо из голов родителей. Впрочем, не только. Они получали информацию отовсюду и, если их интуиция говорила, что информация эта верна, принимали её как данность, начиная осмысливать её гораздо позже, когда уже им самим, подросшим, окрепшим, немало повидавшим и многое умеющим, начинали задавать вопросы. С Делией, только недавно получившей «алайские уши», всё вышло не так гладко. Ей надо было не только знать и чувствовать, но и понимать. Ей было жизненно необходимо разложить всё в своём сознании по полочкам, понять, что с чем связано и из чего вытекает..

— Я сказал — пошли вон! — рявкнул где-то совсем близко знакомый голос. — Я уже три раза говорил вам: я не буду этим заниматься! У меня дом, магазин, жена-красавица — как такую одну оставишь? — и куча неподшитых штанов! С места не двинусь!

Занявший оборону на ступеньках, спускающихся на мостовую из палисадника, пепельноволосый алай с ленцой тыкал метлой в полные негодования морды двух коричневых котов.

— О, Делия! Иди-ка сюда, будешь помогать защищаться от этих извергов рода кошачьего!

Видимо, испугавшись такой «грозной» защитницы, парочка ан Темиаров, осаждавших её друга, отступила, сверкая на солнце лоснящимися шоколадными спинами.

— Победа! — обнимая хохочущую си'алай, отсалютовал, появившейся в окне жене, Эллис из дома Теней. — Делия, а что у тебя за кислый вид такой… был? — поправился он, глядя на её широкую улыбку. — Уж не Герцогиня ли успела поделиться с тобой своим горюшком? — хитро прищурился он, увлекая девочку на заставленную ящиками и корзинами террасу.

— Успела, — Делия перепрыгнула через сложенные аккуратной пирамидкой рулоны материи. — Почему никто не объяснит ей, да и другим тоже, что в эльфах ничего страшного нет? Ведь так нехорошо получается. Стыдно просто.

— Им объясняли. И многие поняли — иначе откуда у нас такой спрос на эльфийские вещи? Одних сапог вчера двадцать три пары продали! Это наши сознательные, — он подмигнул, — граждане, выражают таким образом свою солидарность с беженцами. Правда, это, в основном, алаи.

— Но остальные-то?.. — как-то совсем по-взрослому, скептически склонила голову к плечу девочка.

— А остальные — пускай! — махнул рукой Эллис. — Да и не надо, Делия, чтобы эльфы чувствовали себя тут… слишком как дома. Эльфы, они только с виду все такие расслабленные, цветочки нюхают, птичек слушают. Но, эдак раз в тыщу лет, как втемяшится им что в голову, так они могут такой бар… кавардак учинить, никаким людям не сравниться! И старик их, Агвейринар — тот ещё плут, недаром сама Аласаис… водила с ним дружбу.

Он лукаво приподнял брови, заговорщицки покосившись на появившуюся в дверях Невеану; одной рукой та пыталась выправить зацепившуюся за серёжку пепельную прядь, а другую держала у самого лица — так удобнее было рассматривать зависшее над вычурным кольцом иллюзорное изображение её собеседника. Через минуту она прихлопнула его, словно муху, разрывая связь.

— Меори! — радостно воскликнула Делия, присев на корточки и протянув руки к маленькой чёрной кошке, трущейся мордочкой о щиколотку Невеаны.

— М-да, Делия, надо было тебе осторожнее ей имя выбирать, — протянул Эллис.

— Почему? Анеис Меори мне разрешила, — недоумённо оглянулась на него девочка, ласково прижимая к себе отъевшуюся, урчащую тёзку матриарха ан Ал Эменаит.

— Да не потому. Вот окотит она тебе пяток Энаоров — будешь знать! — хохотнул алай, снимая с перил вышитые брюки. — Всем эти эльфийские мастера хороши, но вот прорезать в нужном месте дыру под хвост научиться не могут: то высоко, то низко, то узко. Приходится за них доделывать, — посетовал он, поднимая с полу миску, на которую и натянул, собственноручно продырявленные там где положено, штаны.

— Все помешались на этих эльфах! — подхватила Невеана. — Вот наш оболтус, представляешь, решил вывести длинноухую «эльфийскую» лошадь. Получился премилый осёл-переросток. Теперь сидит и дуется, — радостно сообщила она, усаживаясь рядом с мужем.

— Осёл? — хмыкнул тот.

— Оболтус! — засмеялась Невеана, имея в виду собственного сына.

— Какая ты круглая стала, Меори! — вертя свою питомицу и так и этак, восхищалась Делия. — Невеана, а что же с ней всё-таки было?

До этого лучившаяся добродушием хозяйка дома мигом помрачнела.

— Делия, нельзя быть такой беспечной при выборе мага! Речь шла о жизни твоей кошки. — Ноздри её раздулись, но под осуждающим взглядом супруга она справилась с собой.

Делия уже успела привыкнуть к неожиданным вспышкам ярости у этой, очень милой в остальное время, женщины, тем более что на этот раз у Невеаны, видимо, был реальный повод злиться.

Нева возглавляла Общество Защиты Кошки. Это её изображала статуя у входа в его здание: алайская женщина, кормящая грудью котёнка пантеры; у ног её крутятся ещё трое пушистых малышей, но лишь у одного из них глаза светятся, как у неё самой. Невеана вместе с собственным младенцем выкормила выводок котят, оставшихся без матери, после чего и загорелась идеей создания общества, девизом которого стала фраза, явно подслушанная у неалаев: «У кошки котёнок — тоже ребёнок!». И если маг-ветеринар повредил здоровью Меори, Нева имела все основания быть недовольной.

— Вместо того чтобы уничтожать её выделения, волшебство, наложенное твоим псевдоалайским ветеринаром, уничтожало пищу ещё до того, как она успевала усвоиться. Поэтому Меори и худела. Рекомендую вам написать на него жалобу в Совет Дорогих Гостей, пусть они разберутся, — вполне мирно посоветовала алайка, но на лице девочки вдруг появилось выражение обиды… или страха; Невеана насторожилась.

— Этот ветеринар, Нирл, он что — друг вашей семьи? — мягко спросила она, наклоняясь.

— Нет, — пролепетала Делия, — просто… просто сейчас такое время, — она выразительно подняла глаза.

Как и ожидала девочка, Невеана сразу посерьёзнела, даже чуть нахмурила тонкие брови.

— Делия, дорогая, именно потому, что сейчас такое время, мы и не имеем права держать в городе тех, в ком не можем быть полностью уверены. Это может погубить всех! — грустно покачала головой алайка. Её ладонь легонько сжимала плечо девочки. — Никто не запрещает тебе быть великодушной, но ты, как и весь Бриаэллар, должна уметь выбирать тех, кто достоин этого чувства.

— Иначе для них может не хватить места и в твоём сердце, и в твоём городе, — поддержал жену размеренно работающий иголкой Эллис.

— Ну нельзя же просто выбросить его отсюда. Это жестоко! Это… очень жестоко, — не удержалась Делия и поспешно опустила глаза, стыдясь своей горячности.

— О милая, — каким-то чудом умудряясь сдерживаться, вздохнула Невеана, — жестокость — это совсем другое, — и замолчала, подбирая слова.

— Подумай вот о чём, Делия, — быстро заговорил вместо неё Эллис, — выгнав одного, мы можем пустить на его место другого. Лучше, надёжнее… Задумайся, насколько этот твой ветеринар привязан к Бриаэллару, если, ради того чтобы остаться здесь, он не готов даже на такую малость, как простое исполнение своих профессиональный обязанностей? Если он не готов на это, то чего от него ждать, когда город будет нуждаться в защите? Ничего хорошего… Люди вечно стыдятся брать на себя право делать выбор в таких ситуациях. Но ты-то теперь умеешь чувствовать, какое решение правильное. Главное, не запрещать себе этого — не запрещать себе доверять своему чутью.

Последняя фраза произвела странный эффект: Невеана поднялась и стремительно скрылась в доме.

— Мне так жаль, — пролепетала Делия, виновато глядя на захлопнувшуюся за алайкой дверь. Острое чувство стыда заглушило все другие чувства. «Да какое же тебе, дурёхе, дело до этого ветеринара? Он ведь твою же кошку чуть не погубил!» — ругала себя си'алай.

— Не расстраивайся, она ушла не потому, что обиделась. Просто Неве иногда бывает трудно сдержаться, вот она и предпочитает удалиться, прежде чем наговорит лишнего, — Эллис подмигнул обернувшейся к нему девочке. — У неё очень взрывной характер, ты же знаешь, — он потёр голову с таким видом, будто ощупывал набитую женой шишку.

— И всё равно, я обидела её, — упрямо склонила голову Делия.

— Ну разве что самую малость, — уступил алай. — Купишь ей пирожных у той же Герцогини, и она тебя простит.

— Хорошо, — кивнула девочка, — но ты всё-таки передай ей, пожалуйста, что мне очень стыдно. Понимаешь, моя тётя всё время твердит, что у нас, у алаев, нет совести. Я стараюсь следить за собой и… и, видимо, пере… переусердствую. А она говорит, и говорит, что мы придумали себе этот Путь, чтобы оправдывать свои мерзости. Что меня украли у родителей, говорит…

— Глупость какая, — аж поморщился Эллис, обмётывая хвостовое отверстие. — То, что у алая нет совести — очень живучий миф. Мы сами виноваты в том, что он настолько укрепился в сознании энхиаргцев: нас забавляло казаться бесстыжими, и мы с удовольствием подыгрывали тем, кто считал нас таковыми. Но нашей совести все эти… публичные похороны не нанесли ровным счётом никакого урона. Увы и ах! Иногда она белой звёздочкой поднимается из тёмных глубин нашего бескрайнего эгоизма и… — Выразительно глядя на Делию, он проколол ткань снизу вверх острой иголкой, кончик её ярко блеснул. — Так, ладно, не буду тебя путать, а то, не дай Аласаис, ты сейчас подумаешь, что я противопоставляю эгоизм совести. А я не противопоставляю. Алаю и вправду крайне редко бывает стыдно, но вовсе не потому, что он всё прощает себе, просто интуиция удерживает его от поступков, о которых он мог бы потом пожалеть, вот и всё, — мурлыкал Эллис, и ловкие пальцы его двигались в такт мерной речи.

— Но как же быть с остальными? — желая раз и навсегда разобраться с этой наболевшей темой, не унималась Делия. — Ты сам можешь не думать, что поступил плохо, но остальные всё равно будут осуждать тебя и…

— Так будет всегда, Делия. Нет ни одного дела, которое одобрили бы все. С этим надо раз и навсегда смириться, как с тем, что твои глаза светятся, а у Энхиарга нет границ. Единственное, что ты можешь сделать — это сесть и спросить у своего сердца, у своего духа, действительно ли ты считаешь содеянное тобой недостойным, или страх, а быть может, что-то или кто-то ещё заставляет тебя так думать. Взвесь всё хорошенько, подумай о последствиях для других и для себя… Ты алайка, поэтому скажу проще: прислушайся к своей интуиции. И если ты будешь уверена в своём решении, тогда не слушай никого, Делия. Решаешь только ты, но тебе и отвечать за принятое решение перед теми, чьи убеждения не совпадают с твоими.

— А если бы я не была алайкой? Если бы у меня не было духа кошки? — она вскочила и тут же плюхнулась обратно, будто ей прищемило хвост.

— Ну, человек, например, куда больше алая подвержен влиянию своего окружения… А говоря про дух, Делия, я имел в виду не именно дух кошки. А дух вообще. Ты понимаешь, что это такое? — выбирая в блюдце нужную бусину, поинтересовался Эллис.

— Очень смутно, — подумав немного, тряхнула головой девочка, — У дирхдаарцев «дух» и «душа» — это одно и то же.

— Как и у большинства существ в большинстве миров. Но здесь, в Наэйриане, мы чётко разделяем эти два понятия. Как, кстати, неизменные особенности души, которые были свойственны ей от природы, — от всего наносного, нестойкого, что она приобрела, взаимодействуя с миром.

Да, Делия, у души тоже есть свои особенности. Они появляются у неё не по воле Бесконечного, а случайно, ещё до того, как заполняются страницы Книги Судеб существа. Каждый из нас — личность, и каждый из нас ценен таким, какой он есть, каждый может быть счастлив и полезен, главное, найти своё место, — разошёлся было Эллис, но тут же строго одёрнул себя: — Но это отнюдь не значит, что я говорю: «Я злодей, убиваю детей, но ничего не поделаешь: такова моя природа, таков мой Путь, и с него не свернуть». Нет! Я свободен. Я сам, и только сам могу решить, на службу чему я поставлю все самые яркие качества своей души.

Вот Нева, например, от природы настолько гневлива, что однажды вспышкой ярости оглушила телепата из свиты Селорна. Представляешь? — Он с ироничной гордостью вздёрнул нос. — У неё был выбор: остаться рабой своего гнева и, повинуясь ему, сеять повсюду раздоры и смуту или подчинить его себе, преобразовать в нечто иное. Скажем — в магию, что и сделала Невеана, магию, благодаря которой она стала одной из сильнейших волшебниц среди алаев. Хотя она и не ан Меанор по рождению.

Сила духа помогла ей обуздать эту особенность души и заставить её служить себе. Не только сила её духа кошки, но и просто духа как веры в себя в стремлении к благу... ну, в общем — к тому, что она считает благом.

— Но я всё равно про дух не очень поняла… — призналась Делия.

— Я объясню, — терпеливо кивнул Эллис. — Только начать придётся очень, очень издалека. Когда Изначальный Творец…

— Кто? — перебила его си'алай.

— Изначальный Творец? Это, скорее, не «кто», а «что». Это такой инструмент, Делия, с помощью которого Бесконечный творил сам себя. Его природа, боюсь, непостижима для нас с тобой обоих. Он не был разумен и не создал привычных для нас объектов, а лишь незримую, неощутимую субстанцию…

— А откуда мы всё это знаем? — любопытство девочки решительно отодвинуло на задний план и печаль, и стыд.

— Если ты пойдёшь вниз по Последней улице, то там, на краю нашего острова, живёт человек по имени Шегрис Нуор, прадед которого был родом из самого первого мира.

— Человек? Значит, люди были созданы раньше всех?

— Видишь ли, первыми были созданы восемь рас (алаев и танаев среди них, кстати, не было). Одна из них была похожа на людей, другая, более тощ… утончённая с виду — на наших элаанцев, третья покрыта чешуёй, как рептилии из Бездны, четвёртая… Ну, об этом ты можешь сама прочитать. Конечно, первые люди были не совсем такими, какие живут у нас сейчас. Но ведь из тех, кого мы нынче зовём людьми, тоже не все похожи друг на друга. Внешнее сходство есть, но если копнутьглубже… и строение внутренних органов иное, и состав крови другой, и души разные. Или вот эльфами, например, мы называем эдаких тощих, гибких и ловких созданий, но есть огромные различия между водным эльфом (наларом), который суть морской хищник, и его зелёным собратом из лесов Элленики — в сущности, вообще растением.

— Так вот, Изначальный создал что-то из ничего. Это что-то мы называем им-лаэтер, изначальная энергия. В ней (опять же не спрашивай меня как) зародился разум — то были первые Творцы Миров. Они-то и создали уже всё, что доступно нашему восприятию: от светил — до последней песчинки, от самых простых организмов — до высших существ. Понимаешь?

— Кажется.

— Вот. Но наши души, подобно душам Творцов, Делия, тоже порождены им-лаэтер.

— А я думала, что душа ребёнка получается из душ его родителей, — забавляясь собственной наивностью, похлопала ресницами девочка.

— Была и такая версия, но, видишь ли, хотя учёные и не могут проследить, откуда душа приходит в тело, есть примеры эту версию опровергающие: были случаи, когда душу обнаруживали даже у существ, магически созданных из дерева, камня или изменённых животных.

Делия прыснула: Эллис сказал эту фразу так, будто «душа» являлась неким крайне редким и опасным заболеванием; он с деланным неодобрением покосился на неё и продолжал.

— Насчёт душ есть много баек. Вплоть до того, что никаких душ нет, а думаем мы исключительно мозгом. Дирхдаарцы, кстати, до сих пор стоят на этой «бездушной» теории. Потому и технологии воскрешения у них не развиты. После смерти существа жрецы замачивают его мозг в особом составе, помещают в статую и сбрасывают её в священное озеро Раана, ожидая, что их бог оживит изваяние и его хозяин будет снова жить, но уже…

— …у нас, в Наэйриане! — закончила за него Делия.

— Ну, раз это тебе известно, поговорим о том, чего ты не знаешь… Так вот, души обычных существ по происхождению сродни душам Творцов Миров. Да, да! Дар Творцов доступен и нам, пусть и в намного меньшей степени. Его называют по разному: им-алтеми — сила веры (на мой взгляд самое неудачное название), им-анеол — сила желания и им-авели — сила мысли (это мне нравится больше всего). Для простоты мы сливаем эти три определения в одно и говорим «им-а».

Он сделал паузу, давая Делии время попробовать эти слова на вкус. Видя, как озадаченно нахмурилась девочка, он понял, что даже беззвучно произнося их, она испытывает те же чувства, что обычно испытывал он сам.

Решив отложить раздумья на потом, си'алай требовательно уставилась на рассказчика.

— Одной силой своей веры, мысли и желания мы можем создавать из незримой, неощутимой энергии реальные вещи, — воодушевлённо продолжил тот. — Веря в божество, вернее, желая, чтобы оно было или оставалось таким, каким ты хочешь его видеть, ты даёшь ему силу, а подчас и само бытиё. И точно так же, веря в себя, искреннее считая, что твоё дело правое, ты даёшь себе новые силы, сила твоего духа растёт, он… обретает форму, если так можно сказать. Он пропитывает, пронизывает твою душу. И твоё тело тоже — оно, бывает, даже меняется под его влиянием, у тебя появляются новые способности. Сильный дух может защитить тебя от многих бед. Ты как бы сама себе и бог, и молящийся, понимаешь?

— Богиня моя… — пролепетала Делия, а потом озорно блеснула глазами и погладила «божественную себя» по голове. — Ой! Эллис, ты сказал «тело меняется, могут появиться новые способности», а не могут они не появиться, а исчезнуть? Если существо приучили считать, что стоит ему как-то провиниться — и оно их лишится, в качестве наказания. И если оно само верит, что так будет справедливо.

— Могут. Вполне возможно, что твоя мама и стала жертвой такого самонаказания. Но об этом тебе надо разговаривать не со мной, а с лекарями душ. Во-от, — закрепляя и откусывая нитку, протянул Эллис. — Всё это работает и в обратную сторону, то есть чем сильнее твой дух, тем чётче твоё знание, что считать хорошим, а что — плохим, причём не только в каких-то сложных ситуациях, но и в обычной, повседневной жизни.

— Погоди, ты сказал, что дух мы выращиваем сами, а почему же тогда говорят, что наш тел алаит дала нам Аласаис? — спросила Делия и пересела на кучу ещё не продырявленных штанов, не давая другу отвлекаться от интересной беседы.

— Ох, я уж и забыл, что такое кошачьи детки! — воскликнул он, покорно складывая на животе руки. — Дух, Делия, трудно описать, но в данном… разрезе он похож на мозаику, на живую, постоянно меняющуюся мозаику. Она состоит из множества частей. У алая, например, там обязательно есть кусочек духа кошки, алай рождается вместе с ним. Другие кусочки духа наследуются от родителей, они увеличиваются от воспитания… в том же духе; третьи — можно получить от божества, наставника, или возлюбленного. Не обязательно все они окажутся принятыми душой существа — она может отторгнуть их. Самые же большие и… стойкие кусочки — те, которые выращены тобой самой, — перевёл дыхание Эллис.

— Уф. Итак, мы сравнили дух с мозаикой, но это правильно только до тех пор, пока кусочки не подберутся так, что станут идеально подходить друг к другу и не сольются в единое целое. Когда это случится, мозаика превратится в линзу, вроде тех, что делают адоры. Ты ведь таешь, в некоторых мирах их используют, чтобы исправлять зрение. Вот и ты через эту духовную линзу начинаешь чётче видеть, что хорошо, а что плохо. Ну, это я тебе уже говорил, а сейчас скажу одну очень неприятную штуку: увы, неправильные… «натирающие» душу кусочки не всегда вовремя отваливаются, выпадают из мозаики духа, случается даже так, что они сливаются в чуждую природе существа линзу. Да, Делия, иногда обстоятельства вынуждают существо наращивать несвойственный ему дух. Душа в таком случае страдает, с духовно-душевным зрением творится полный кошмар: как будто существу с одним дефектом зрения дали очки, исправляющие другой, и в них оно стало видеть ещё хуже, у него болит голова, более того, его глаза портятся от этого.

Я тебя не совсем запутал? Нет? — спохватился он, видя, что девочка смотрит на него во все глаза, не двигаясь, даже не мигая. Но хотя она не шелохнулась в ответ, Эллиса уже понесло дальше: — Так вот, такое существо видит плохо, плохо разбирает, что оно само считает правильным, а что — нет, но у него есть, пусть и неродной ему, но уже сильный дух… частенько требующий от хозяина деятельного служения неким идеалам. И что же со всем этим делать? А делают обычно следующее: начинают не только жить по некогда навязанным догмам — тем самым, благодаря которым исказился их дух и пострадала душа, но и судить поэтим догмам всех окружающих, делить весь мир на зло и добро. Слепо, тупо, жестоко… грубо. Вот такой ужас, Делия.

Эллиса передёрнуло — видно, не одну Делию этот разговор задел за живое.

— Главное, помнить, что абсолютного добра и зла нет. Есть очень маленькое количество вещей, про которые сам Бесконечный однозначно говорит: это плохо, это достойно уничтожения, но и это просто те вещи, которые мешают ему развиваться так, как это ему угодно, вот и всё. Увы, сильный дух, даже когда он находится в полном согласии с душой, не всегда добавляет существу умения понимать многообразие мира, он может и ослепить тебя, заставить забыть, что все существа — разные. Пути же как раз позволяют самым разным существам, с самими разными представлениями о добре и зле, сосуществовать.

— Это как?

— Как? Ну, самую суть этого принципа я озвучил в своей «Записке», — пробурчал Эллис.

— В своей знамени-итой записке, благодаря которой в Наэйриане уже много веков тишь да гладь! — пропела Делия, забавляясь его смущением.

— Если говорить грубо, этот принцип гласит: «В Бесконечном для всех и всего найдётся место. Ищи то, которое может стать твоим — это верная дорога к счастью. И не отказывай другим, непохожим на тебя, в праве иметь своё».

— Некоторые люди прямо зубами скрипят, когда слышат «знай своё место», — вспомнила Делия.

— Да. Они думают, что им говорят: не пытайся стать чем-то большим, чем ты есть сейчас. Но это не так.

Те ан Темиары, которых мы с тобой только что вымели с моей лужайки, пришли сюда как раз за тем, чтобы не в самой вежливой форме указать мне на моё место. Которое, увы, сейчас не в этом уютном домике, а в гудящем улье под названием «Великий Мост». Они всё твердят, что «для кота с моими талантами и опытом большой позор отсиживаться в одёжной лавке, когда город готовится к войне». Так что, как видишь, даже если ты не пытаешься прыгнуть выше головы, а, наоборот, прячешься от жизни в мышиную норку — тебя всё равно могут обвинить в «незнании своего места», — сказал Эллис так, будто речь шла о каком-то постороннем коте, и, не дав Делии ни о чём спросить его, продолжал:

— Но мы с тобой говорили о месте не в алайском понимании, а в более широком смысле этого слова. Под местом Бесконечный понимает не столько… социальную роль, подходящую тебе по склонностям и способностям, сколько некий круг единомышленников, среду, где ты сможешь жить в согласии со своими идеалами, творить, исповедовать свою веру. Бесконечному нравится быть эдаким лоскутным одеялом, сшитым из ярких вязаных кусочков — из стран, городов, деревень, а впрочем — из любых сообществ существ, в каждом из которых придерживаются своей философии, видят смысл жизни в чём-то своём, приветствуют в существах определённый дух. При этом он хочет, чтобы все создания имели возможность беспрепятственно переходить с одного лоскутка на другой, а при желании — могли пришить к одеялу новый. И Бесконечный не терпит, когда кто-то пытается распустить всё это радужное великолепие, перекрасить нитки в угодный себе цвет и связать из них что-то на своё усмотрение…

Эта же нетерпимость передаётся и всем существам, имеющим Путь.

Вот представь себе, что ты благородный элиданский рыцарь и каждый раз, когда ты обращаешь свой взор за пределы родной страны и видишь, как все эти танаи, энвирзы — про алаев и говорить нечего — цинично попирают принципы высокой морали, тебя душит праведный гнев. Тогда, если ты существо, что называется, «путёвое», твой выбор ограничен двумя вариантами: или научиться быть более терпимым или прожить всю жизнь в своём благословенном Элидане, в окружении тех, кто разделяет твои взгляды — твоей родни по духу. Третьего — не дано.

Тебя хотя и тянет вразумлять жителей Анлимора, что отмечать День любовниц — ужасная гнусность, но какой-то частью сознания ты всегда помнишь, что это — их город их традиции, их праздник и тебя, на минуточку, никто на него волоком не тащит. И что если ты оставишь в покое их, то и они оставят в покое тебя и не заявятся в свою очередь к тебе домой, чтобы покритиковать тебя за гордыню, чистоплюйство, или… отсутствие деловой сметки, например. И даже если они являются полноправными гражданами, то не станут пропихивать в Совете твоегородного Элидана закон о том, что каждый желающий может купаться в голом виде в городских фонтанах.

В нашем мире, где государствам нет смысла бороться за территорию или природные ресурсы, на первый план вышли конфликты из-за разницы в мировоззрении. Подумай сама: ведь Элаану, по большому счёту, нечего было делить с Дарлароном или Аглинором, а Элидану — с жителями Змеиного Глаза. Что ты делаешь большие глаза — не знала, что они едва не поубивали друг друга? Неважно, это было безумно давно.

Важно другое. Каждый раз, когда кто-то заявлял: мол, мой образ жизни — единственно верный для всех существ, и если вы не живёте так, как я, значит, вы живёте неправильно, начиналась война. И заканчивалась она обычно не в его пользу… хотя, конечно, страдали от неё все.

Яркий пример из истории: помнишь, как Хеллин не пожелал отпускать из своих владений будущих каниралийцев? Они выбрали правильный путь: решили покинуть родную страну, разойдясь во взглядах с большей частью её населения. А Хеллин, вместо того чтобы просто плюнуть на этих отщепенцев, решил силой навязать им свои идеалы. И что получилось? Наш рыжий Хелраадский пёс больше не носит гордое прозвище Непобедимый. Бесконечный, руками твоей дорогой подруги Аниаллу — ну и других существ, конечно, — продемонстрировал ему, насколько он был не прав. Он потерпел неудачу в точности так же, как мы терпим неудачи в делах, которые не вяжутся с нашим Путём — и с нашей истинной природой, соответственно.

— Но ведь это Аласаис послала Аниаллу…

— Да. Но подумай, почему она послала её в Хелраад именно тогда, а не значительно раньше, хотя Хеллина она терпеть не могла с первых дней его появления в Энхиарге?

— Я думала — из-за того, что за него вступились бы элиданцы.

— Э нет, Делия. Аласаис не составило бы труда разубедить их защищать Хеллина. Дело тут было совсем в другом — в том, что господин пёс покусился на один из важнейших принципов Бесконечного.

— Я никогда не думала об этом…

— Да тебе, по большому счёту, и не надо бы, — Эллис легонько постучал пальцем по её наморщившемуся лбу. — Ты хочешь слишком много знать. У тебя лопнет голова. Помнишь ту книжку, которую ты стащила в прошлый раз? Ведь чуть не лопнула голова-то, а?

— А откуда ты?.. — Делия почувствовала, что краснеет.

— Оттуда. Это ж надо… лежит и бредит: «Мышки съели крышки, мышки съели крышки». Какие мышки? Какие крышки — в магическом трактате? Лучше бы правда что-нибудь про животных почитала — биографию патриарха Селорна например.

Делия хихикнула.

— Я просто хотела отвлечься. Не думать о…

— А то я не знаю, откуда псиной пахнет, — неприязненно проворчал Эллис. — Твоей тёте, Делия, не место в Бриаэлларе. Я не буду советовать тебе обратиться в миграционную службу… Но подумай, может, стоит кому-нибудь из Лекарей Душ поговорить с твоими родными.

— Не знаю, может быть… Я подумаю, — немного потерянно пролепетала си'алай.

— А пока просто перестань её слушать. Совсем, — сказал Эллис, взяв Делию за руки и с тревогой глядя на неё. — Не позволяй ей разрушать твой дух. Не спорь с ней, но делай всё так, как считаешь нужным. А если станет совсем плохо — переезжай к нам. Хотя бы на пару дней чтобы твои родители поняли, как трудно тебе сейчас, и кто делает твою жизнь совсем уж невыносимой.

Алай выпустил пальцы девочки, и хотя Делия понимала, что она ни за что не бросит родителей, не оставит их наедине с этой змеюкой, на душе у ней стало светлее. Она напомнила другу, чтобы он извинился за неё перед женой, переспросила, каких сладостей ей принести, и, погладив на прощание кошку, направилась домой — переваривать всё услышанное…

Вдруг, не отойдя и пяти шагов от дома друзей, она замерла и насторожилась. На какое-то мгновение весь яркий, тёплый, шумный и радостный мир вокруг показался ей иллюзией. Так бывало во снах, в тех поразительно подробных, реалистичных снах, которые видят алаи, когда ты, внезапно осознав, что спишь, и помня об этом, ходишь от одного предмета к другому, прикасаешься к ним, вдыхаешь их запах, поражаешься, каким невероятно, неправильно настоящим всё это тебе кажется, и в то же время понимаешь, что ничего этого на самом деле нет, что весь этот мирок вот-вот исчезнет. Точно так же смотрела она сейчас на лепестки, плавно скользящие вниз по солнечным лучам: пронизанные светом, они казались облачками розового тумана, призраками (подставь руку — и они пролетят сквозь неё), как и тела прохожих, нереальные, прозрачные, через которые проглядывало… нет, не мостовая — нечто иное, совсем иное… Но ещё более странным, чем это ощущение, был вопрос, который вспыхнул в сознании Делии и который, обернувшись, она тут же мысленно задала Эллису:

— Ты сказал, что у Бесконечного был Изначальный Творец, который мог создавать что-то из ничего…

Он медленно поднялся и пошёл к ней неестественной походкой, словно по пояс в воде.

— Но тогда, если танаи правы насчёт закона Равновесия, должен существовать и… инструмент, который может превратить это что-то снова в ничто? — продолжала девочка.

— Делия, зачем ты спрашиваешь об этом? — алай крепко сжал её руку. — Что с тобой?

— Я не знаю, — выдохнула она (стоило его пальцам коснуться её запястья, как оцепенение стало отпускать её). — Но ты ответь мне, пожалуйста.

— Возможно, Делия, возможно. — Он нервно дёрнул головой, пристально, словно ища признаки какой-то опасной болезни, вглядываясь в её лицо. — Откуда мне знать наверняка? Я простой алай, не танайский жрец, не бог, не наэй. И мне куда спокойнее думать, что ничего в Бесконечном нельзя уничтожить безвозвратно. Ведь такой инструмент мог бы уничтожать сами души, понимаешь? А это было бы действительно страшно.

— Прости, я не знаю, почему всё это пришло мне в голову, — Делия чувствовала себя неловко. — Я будто бы… вывалилась куда-то.

— Осторожнее, надо быть осторожнее с такими мыслями. Они могут довести тебя до Бездны… — предупредил алай. — Но даже если всё сложится не так плохо, ты всё равно много потеряешь… Будешь походить на сианай не только цветом глаз и волос.

— А чем же ещё?

— У тебя не будет детства, Делия, — печально шепнул Эллис. — А теперь беги-ка домой. И, знаешь что, забудь лучше обо всём, о чём мы тут говорили, ладно?

Делия кивнула — ей и самой очень хотелось бы забыть.

Уже издалека Делия почувствовала необычайное возбуждение существ, находящихся на площади Мудрости, и ускорила шаги, горя желанием узнать, что там происходит. Она ходила этой дорогой уже не один раз и знала, что у большинства из тех, кто встречался ей здесь, был повод для волнения: дом ан Темиар, в основном, посещали по очень важным делам. И всё-таки сегодня тут явно творилось что-то необычное: слишком много народу собралось на площади разом, все смотрели в одну сторону, то и дело раздавались неодобрительные выкрики, но, о чём бы ни говорили собравшиеся, до си'алай долетал лишь нечленораздельный гул.

Быть может, дряхлые драконы из общества «Назад, в пещеры!» опять устроили акцию протеста? Делия хихикнула, вспоминая их прошлую демонстрацию. Эта «весёлая компания» из Драконьих Клыков активно боролась против применения (в якобы кощунственных целях) порталов и прочих межпространственных штучек, которые считала священными. Их возмущали и бриаэлларская канализация, и водопровод, и система перемещений, и служба доставки продуктов. Но больше всего страдали от них маги-ветеринары. Много лет назад эти бедняги, на своё горе, придумали способ помочь своим особенно занятым клиентам обойтись без выгула питомцев — они стали устанавливать маленький портальчик в хм… на выходе из животного… И именно такая «волшебная дверь в туалет», установленная бессовестным ветеринаром Нирлом, едва не убила бедняжку Меори.

Но разобраться, драконы это или не драконы, Делии удалось не сразу.

За несколько шагов до широкой лестницы, которой, круто повернув направо, Музейная улица спускалась на площадь, дорогу ей преградила стена из спин. Существа стояли так плотно, что проскользнуть между ними было затруднительно даже маленькой алайской девочке. И, чтобы оглядеться по сторонам, Делии пришлось вспрыгнуть на высокие мраморные перила.

На площади было не протолкнуться. Постаменты статуй, цветники И стволы деревьев были буквально облеплены горожанами, и все они смотрели на одного человека, взобравшегося на огромный куб из лилового мрамора, где до вчерашнего утра почивала Анаит — алайский символ мудрости и знания. Сейчас изваяние унесли в музей Неалаев (Делия сама помогала обновлять наложенные на него чары), тот же, кто занял его место, девочке очень не понравился. Он был какой-то жалкий и очень злой, это си'алай поняла сразу. А ещё, судя по окружающей его ауре волшебства, он был магом.

Горожанам незнакомец тоже не больно-то нравился. Глядя на сдвинутые брови, поджатые губы, превратившиеся в щёлочки глаза, нетрудно было догадаться, что речь этого облезлого чародея пришлась бриаэлларцам не по вкусу. Впрочем, «симпатия», видимо, была взаимной: маг громко выкрикивал что-то, обвиняюще тыча всеми десятью растопыренными пальцами в толпу: «…фикция! Вы рабы, рабы!» — разобрала Делия.

Девочка в коротком белом платьице, ровесница си'алай сидящая на шее у рослого человека, испуганно пригнулась от этого крика и, одной рукой обнимая голову отца, другой потянулась к матери. Та судорожным жестом убрала в карман платок, который секунду назад изумлённо прижимала к губам, что-то сказала мужу, и он поспешил увести готовую расплакаться дочь с площади. Делию уводить было некому, но она и не нуждалась в этом — маг ничуть не напугал её своими воплями, по крайней мере пока. Она вообще ещё не поняла, что здесь происходит. Судя по обрывкам фраз, достигавшим её ушей сквозь общий гвалт, оратор ругал бриаэлларский уклад жизни, но за что?..

— Что там творится? — озвучил её недоумение резкий женский голос слева. Его невысокая зеленокожая хозяйка изо всех сил вытягивала татуированную шею, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. — И кто так кричит? Опять беженцы?

— Нет. Это так… местный подонок, — ответили ей.

— И как Кеара его терпит? Уму непостижимо! — присоединилась к ним ещё одна женщина. Очень худая, в тёмном платье и вышитом переднике, она показалась Делии смутно знакомой.

— Набить ему наглую морду — и дело с концом! — в сердцах рыкнул стоящий рядом человек с дорогой, адорской работы цепью на взволнованно вздымающейся могучей груди.

Его-то Делия уж точно знала: он жил в конце той улицы, где располагалась «Клетчатая мышь», заведение её родителей, и часто обедал у них. Кажется, этого человека звали Арк. Девочка потянулась похлопать его по плечу (перекричать толпу она и не надеялась), но едва её пальцы успели коснуться его рукава, как она застыла на скользких перилах, нагнувшись, с вытянутой рукой и открытым ртом: Делия увидела Аниаллу. И тут же поняла: это на неё, её любимую сианай, бесстыже орал взмокший от собственного крика возмутитель спокойствия. Негодование так обострило слух си'алай что каждое его поганое слово казалось ей почти осязаемым. Обернувшийся к ней Арк проследил взгляд девочки и забыл о ней столь же быстро, как и она о нём — не каждый день становишься свидетелем такого зрелища: ободранный, жалкий человечишка прилюдно орёт на Тень Аласаис!

Но сама Аниаллу и незнакомая Делии румяная, светловолосая алайка, кажется, совсем не обращали на него внимания. Даже оскорбительный выкрик насчёт уворованных детей, который напрямую касался судьбы Делии, сианай оставила без ответа. Они с подругой улыбались и обсуждали что-то своё. И это «своё», судя по их лицам, вряд ли было связано с сумасшедшим магом.

А он продолжал разоряться… Вдруг собеседница сианай подскочила на месте и, как показалось девочке, едва не свалилась с ветки. «Энаор, скотина!» — с рычанием в голосе на всю площадь заорала незнакомка. Аниаллу хихикнула, что-то сказала подруге и улетела на глимлае прежде, чем опешившая Делия успела окликнуть её. Сианай не выглядела ни расстроенной, ни раздражённой, словно и не слышала обвинений. Подумав, девочка решила, что Алу просто не показывает вида. Но придумать хотя бы одну причину, почему она это делает, Делия не смогла.

У неё самой волосы встали дыбом от злости. Ей было страшно обидно за Аниаллу, за всю её новую расу, за любимый город.

Она испытывала нечто подобное (только намного, намного слабее) всего один раз и совершенно по другому поводу. Было это в раннем детстве, и потом, вспоминая тот случай Делия смеялась над собой вместе со всеми. Дело в том, что маленькой она очень любила чёрное дарларонское масло, и конечно, как и всё вкусное, оно считалось вредным для детей. В обычные дни Делию им не баловали, но когда приходили гости, и она под шумок тянула и тянула лакомство со стола, домашние если и замечали это, то старались до поры не оговаривать сластену. Все старались, но только не тётя Линра! Делия на втором же кусочке получила по рукам, да ещё и длинную нотацию в придачу. Причём выговаривала тётка не столько племяннице, сколько сестре. И это сестре, благодаря мужеству которой она сама и вся её родня жили до сих пор на этом свете! Перед Делией стоял стакан с соком, и ей ужасно хотелось выплеснуть этот сок прямо в тощее тёткино лицо, но она не могла этого сделать. Было нельзя. Но и сдерживаться девочка была уже не в силах. Рука её судорожно сжала стакан, она подняла его, коротким, чётким движением вынесла в сторону и… перевернула вверх дном. Рыжее пятно медленно растекалось по полу, в столовой повисла неловкая тишина. Конечно, Делия тут же сама побежала за тряпкой, а тётку даже не забрызгало, но всё-таки это был хоть и маленький, но протест. На большее она тогда была не способна…

Но теперь — теперь всё было иначе. Алайская мораль сильно отличается от человеческой. Делия хорошо поняла это, изучая историю своего народа. Можно быть всеобщей любимицей и не обладая всепрощающей добротой её матери, можно открыто выражать свою неприязнь к тому, кто тебе не по нраву, можно спорить, можно задавать любые вопросы и… мстить своим врагам. С одной лишь оговоркой: если эта самая месть не повредит тебе самой — да, кажется, именно так говорили все её наставники.

Но почему же тогда алаи не заставят оскорбляющего их колдуна замолчать? Что же такое они знают про него, если не решаются наказать за подобное поведение? Или не считают нужным? Надо, ей обязательно надо узнать это.

— Его зовут Энаор? — девочка снова подёргала знакомого за краешек плаща.

«Надо же, — подумала она, — алаев ругает, а имя у самого алайское, да ещё какое — „величественный“! И как же настоящий Энаор это терпит?!».

— Нет, Райс его имя, — гневно рыкнул Арк, затем спохватился — вспомнил, что разговаривает с ребёнком, — поднял глаза на Делию, чтобы посмотреть, не испугалась ли она… да так и застыл.

И было от чего застыть: шутка ли, когда со знакомого лица, которое ты привык считать человеческим, на тебя смотрят два любопытных, светящихся алайских глаза. Арк забыл о маге и медленно опустился на перила рядом с ней.

— Делия, так ты получила-таки свои уши? — обалдело прошептал он, забрав в кулак свою короткую бороду.

Обе его соседки повернулись на его удивлённый возглас. Заметив Делию, одна что-то возбуждённо зашептала на ухо другой. Их примеру последовали ещё насколько горожан, по толпе пополз шепоток — новоиспечённая си'алай была не меньшей диковиной, чем сбрендивший колдун. Делии нравилось, как они смотрели на неё, впервые ей не было неуютно под любопытными взглядами бриаэлларских неалаев. Возможно потому, что на лицах этих существ отражались чувства, схожие с её собственными. Они смотрели на неё так, как только что она сама смотрела на Аниаллу: им было обидно за неё, они не понимали, как она сама и её соплеменники могут позволять какому-то ничтожеству обпивать грязью себя и свой чудесный город. Город правом называть который своим домом так гордились все эти неалаи: люди, энвирзы, адоры, илтейцы и многие, многие другие. Уголки рта девочки сами собой начали подниматься вверх. Она не знала, что сказать, поэтому просто молчала и улыбалась, переводя глаза с одного знакомого или незнакомого лица на другое. Физиономия соседа сияла гордостью, как будто это была лично его заслуга, что Делия «получила свои уши». Делии казалось, что она вот-вот решится и скажет им что-то настолько тёплое, настолько нужное и важное, что они все тут же забудут про Райса и, умиротворённые, разойдутся по домам… Но тут лишившийся аудитории маг решил вернуть украденную девочкой толику внимания.

Для этого Райсу пришлось усилить свой голос волшебством. Делия и горожане, столпившиеся вокруг неё, невольно обернулись.

— Чему вы радуетесь? — оглушительно взвизгнул он. — Ещё одному рту, который будете кормить? Они душат вас налогами, а что вы получаете взамен? Ничего, кроме полного бесправия и унижений!

«Бесправные» и «униженные» недоумённо переглянулись. Каждый из них, когда переселялся в Бриаэллар, подписывал своеобразный договор, к которому прилагался Свод законов города, и тем самым, в частности, обещал «принимать этот город таким, какой он есть». Не говоря уже о том, что при тех прибылях, которые сулила торговля в Бриаэлларе, никакие налоги, даже такие высокие, как здесь, не могли оставить их без средств к существованию…

Делия почувствовала, что заливается краской.

— Не стоит тебе это слушать! — заботливо проговорил Арк, но в голосе его всё ещё клокотал гнев. Делия подумала, что он прикрыл бы ей ладонями уши, останься они человеческими.

— А откуда он, этот Райс? — как можно невиннее спросила.

— Уж не собираешься ли ты… — начал было он, но тут же замолчал: не хватало ещё подать девчонке такую идею!

— Нет, я просто хочу знать, какие места надо обходить стороной, — раздельно проговорила Делия; она врала с детской непосредственностью. Видимо, её ответ успокоил Арка.

— Он, Делия, торгует лампами в переулке за Старой Серебрянкой, через две улицы от «Крысиной норы».

— Как символично! — язвительно воскликнула девочка (кабак «Крысиная нора» был самым гадким местом в Бриаэлларе) и спохватилась, что опять говорит подозрительно взросло. Хотя — нет, ничего страшного: всё, что ей было нужно, она уже узнала…

Делия ещё немного постояла среди людей и нелюдей от душевного тепла которых она пару минут назад казалось, была готова взлететь без всякой магии… А этот Райс всё портил! Подлый, мелкий, гадкий колдунишка — девочка топнула маленькой босой пяткой. Кто знает, почему Кеара и Алу терпят его. Во всяком случае, они не просили Делию о том же, значит, она имеет полное право сделать то… что собирается сделать.

Райс говорил ещё долго. Слушатели его посудачили немного, повздыхали, повозмущались да и разошлись. И только одно существо, похожее на призрака, стояло и смотрело на Райса с тоской, завистью, и… жалостью.

Маг почему-то принял его за немого нищего, хотя ни немых, ни нищих в Бриаэлларе не было. Он не знал, что это мрачное привидение — вполне живой полуэльф Энбри, смотрит на него и вспоминает, как сам он не раз стоял вот так же над толпой, блистая ораторским мастерством, в центре всеобщего внимания. Но Райс не знал его печальной истории, да и не до того ему было. Он тяжело дышал, грудь кололо тысячей иголок, руки и лицо пылали ледяным огнём.

— В конце концов мы всё равно победим, — устало вздохнул он, словно учитель, которому никак не удаётся вложить в головы учеников прописные истины.

Тут мысли Райса помутились, он едва устоял на ногах, и его вырвало. Несколько секунд он тупо смотрел себе под ноги, потом, во внезапном порыве, судорожно порылся во внутреннем кармане, достал оттуда мятые листки документов на право проживания в Бриаэлларе, бросил их в зловонное месиво, утёр мокрые губы и, с выражением глубокого удовлетворения, удалился.

Но не успел он сделать и десятка шагов, как за его спиной раздался громкий хлопок. Маг оглянулся — на месте его «акции презрения» ревел костёр с ярким синим пламенем. Во мгновение ока он пожрал своё мерзкое топливо и угас так же резко, как и появился. Не осталось ничего, как очень скоро ничего не останется от слов Райса в душах бриаэлларцев. Но, глядя на блестящий чистый камень мостовой, он не понял этого. Или не захотел понять.

Зависнув перед входом в Великий Мост, Аниаллу похвалила себя за то, что предусмотрительно отправилась сюда на глимлае — так много народа толпилось у распахнутых стеклянных дверей. Алу пролетела над их головами прямо к высокому зданию из коричневого камня, которое было, пожалуй, самым строгим из бриаэлларских построек. Хотя его фасад и украшало несколько статуй, он всё же казался непривычно голым для алайского жилища. Нестерпимо горели на солнце зеркальные стёкла, местами забранные причудливыми решетками, и только одно высокое арочное окно, что располагалось прямо над входом и тянулось на несколько этажей вверх, было украшено изображением Аласаис. Всевидящий взор недовольно, как показалось Аниаллу, скользнул по ней, когда она пронеслась над площадью и, низко-низко пригнувшись, проскользнула внутрь здания, едва не пройдясь глимлаем по макушкам посетителей дома ан Темиар.

Оказавшись в просторном холле, Аниаллу не спешила опускаться на землю. Сегодня здесь определённо творилось что-то из ряда вон выходящее, слишком взволнованы были сидящие в ожидании своей очереди жители Бриаэллара.

Алайка стала снижаться лишь тогда, когда краем глаза зацепила в толпе знакомое лицо. Эту бледную тонкую физиономию, с беспорядочно раскиданной по ней жемчужной чешуёй, нельзя было не узнать. Она принадлежала Ирсону Тримму, танаю и лучшему другу Аниаллу. Прямой, как проглотивший швабру удав, он шёл по коридору с таким выражением лица, будто под носом ему намазали чем-то жутко мерзким.

— Ты слышала, что они собираются сделать?! — без предисловий выпалил обычно уравновешенный танай.

— Нет, — поспешила признаться Алу, спрыгивая с глимлая на пол.

— Купол над Бриаэлларом! Магический барьер, как тот, что вокруг вашего Руала! — возмущался Ирсон. — И собираются перекрыть все порталы!

— Ну и что? — пожала плечами сианай. — Найдёшь мага, если надо — драконьего, и обойдёшься без их порталов.

— Драконьего?! Драконьего! — он повторил слово, видимо вызвавшее у него новый взрыв раздражения. Но, как и любой танай, он быстро взял себя в руки.

— Как раз благодаря этим самым драконам, Алу, — начал объяснять он, — нам никому отсюда без высочайшего соизволения не выбраться.

Он поманил пальцем глимлай Аниаллу и уселся на него, как на летающую скамейку.

— Так что они задумали? — спросила сианай.

— Что — это они не говорят. По-моему, какие-то помехи, но ты знаешь, я не разбираюсь в таких вещах, — раздражённо поскрёб чешуйку на щеке танай. — Как ехидно заметила мне матриарх Кеара, если кто-нибудь вздумает телепортироваться без соответствующего разрешения, то, возможно, он и доберётся, куда ему было нужно, но она не уверена, что доберётся в том же виде, в каком он отбыл.

— Кошки из дома Теней называют такие чары «мясорубкой», — кивнула Аниаллу. — Сочувствую тебе, Ирсон.

Дело было в том, что Ирсон Тримм владел таверной «Логово змея», одной из самых знаменитых в Энхиарге и недавно, от греха подальше, перенесённой в Бриаэллар. Создание купола над городом означало конец поставкам, а для приготовления напитков, составлявших гордость заведения и способных опьянить практически любое существо (даже «страдающее» невосприимчивостью к дурманящим веществам), были необходимы редчайшие ингредиенты.

Ирсон не был особенно жаден, но он настолько любил своё дело, болел за него, что для него закрыть таверну было всё равно, что певцу потерять голос или алайке — хвост.

— Когда они собираются всё это запустить? — осторожно спросила Алу.

— Оповещение будет сегодня вечером, купол — завтра или послезавтра, в зависимости от реакции горожан, помехи — чуть позже, — раздался у неё за спиной знакомый женский голос.

Алу обернулась, чтобы увидеть раздосадованную Эйтли Тинойю.

— А мы только собрались устроить себе перерыв, съездить в Анлимор — поесть рыбки.

— Тебя тоже не выпускают? — Аниаллу была изумлена.

— Угу. И ещё говорят, что всему Бриаэллару это только на пользу. Бред какой-то, — пробурчала Тинойа. «Действительно бред — какая от тебя Бриаэллару польза?!» — усмехнулась двусмысленности Аниаллу, но вслух, разумеется, ничего не сказала.

— Хотела отловить Кеана, он, говорят, вернулся — и с такими новостями, что они всё это сразу и учудили. Но не нашла, видно, мой осведомитель чего-то напутал. Пойду, поплачусь папочке! — Эйтли притворно хлюпнула носом и удалилась.

— Угу, как же, учтут они «реакцию горожан», — всё с тем же отвращением проговорил танай. — Судя по тому, как «бурно» они отреагировали на мою реакцию, купол будет уже завтра. — Он ещё раз криво усмехнулся и слез с глимлая.

— Ирс, мы что-нибудь придумаем, — пообещала Алу. Ей было очень досадно видеть своего лучшего друга в таком настроении, и, какие бы гам цели ни преследовала Кеара, для него она вполне могла бы сделать исключение.

— Что уж тут придумаешь, — вздохнул Ирсон, — у меня товар идёт и через Линдорг, и через Шейлвеллу, и через Дирхдаар, а большая часть — и вовсе через Бездну. Но всё равно, спасибо.

— Если будет хоть какая-то возможность, я достану тебе путёвку на лавовые озёра Бездны — за счёт Совета, разумеется! — Алу хохотнула и ободряюще шлёпнула Ирсона по плечу.

По широким мраморным ступеням Аниаллу поднялась на два этажа выше. Гул голосов едва долетал сюда, и на прохладной площадке было тихо. Отсюда расходились две лестницы поуже, покрытые серебристыми коврами. Аниаллу окинула их нежным взглядом: они вели в старую часть замка, не перестроенную с вступлением Кеана в должность Верховного жреца. Там, наверху, остались нетронутыми тёплые дубовые панели на стенах, шёлковые ковры, приятные на ощупь ещё более, чем на вид, удобные подушки в заменяющих диваны нишах…

На нижних этажах теперь всё было по-другому: высокие потолки, много зеркал и мрамора. Сейчас Алу стояла в окружении десятка массивных ваз из адорского горного хрусталя и жмурилась от испускаемых ими ярких острых лучей. «У-у, прямо Линдорг какой-то пополам с Элааном устроили», — привычно проворчала она и повернула направо, в широкий белый коридор со сводчатым потолком и рядами изящных арок в виде деревьев из прозрачного зелёного камня, по стенам.

«Значит — всё-таки купол. Плакали мои налары. Кеан принял решение, а Кеаре приказал поставить меня в известность. И что за новости такие из Линдорга?» — думала Аниаллу…

— Облезни мой хвост! — раздалось впереди, и какой-то ан Темиар спиной вперёд выступил из бокового прохода. — Да кто же вам такое сказал?

— Многие. На улице, — появляясь следом, повёл морщинистой трёхпалой конечностью в широком лиловом рукаве его собеседник (таких существ Аниаллу ещё не видела ни в Бриаэлларе, ни за его пределами). — Странно было слышать. Мы слышали о вашем городе совсем другое. Раньше. Но мы постарались сделать всё так, как нам сказали. Хотя и чувствуем себя теперь немного… голыми.

— Так, — ан Темиар нервно потёр лоб. — В Бриаэлларе нет запрета на ношение религиозной атрибутики. И никогда не было. Чушь вам какую-то сказали на вашей улице.

— Впрочем, это было бы естественно, — столь же плавным жестом развело в стороны суставчатые руки (их у него оказалось четыре) унылое существо. — В Бриаэлларе властвует Аласаис, этот город её дом, а дом богини — это храм. В храме же одного божества не должно поклоняться другому, — пропело оно, паря над полом.

— Да дела ей нет до того, кому вы молитесь и во что при этом одеваетесь — тоже! Вот, смотри, о наш встревоженный гость, — ан Темиар извлёк из-за пазухи амулет из тусклого металла — фигурку лысого худощавого мужчины, на нижнюю, змеиную, половинку тела которого, как на толстую спираль, была насажена кипа тетрадей из белого матового стекла.

— Это Теллифер Книжный Червь — покровитель всех, кто мается на бумажной работе. Он посылает им смирение и дарует эдакую особенную тихую радость. Кстати, на самом деле посылает и дарует. Ему половина ан Темиаров молится, — заявил кот, любовно погладил и спрятал своё сокровище.

Его собеседник, кажется, немного оттаял.

— И Аласаис нисколько не смущает, что я ношу на шее эту змеючку, — широко улыбнулся заметивший эту перемену алай; он жестом пригласил четырёхрукого следовать за собой и неспешно зашагал по коридору. — И вам никто этого не запрещает. У нас нельзя разве что расхаживать голышом по улицам, но и это не мы, а Совет Дорогих Гостей запретил, неалаи то бишь. Да, ещё — мы и вам рекомендовали бы воздержаться от комментариев в адрес тех, чьё поведение и внешний вид не соответствуют вашим представлениям о морали, — предупредил он, раскланиваясь с чуть полноватой алайкой, спешащей куда-то с подносом, уставленным искрящимися стаканами. — Особенно если эти комментарии будут иметь форму угрозы. Вот так примерно. — Он обернулся к уже успевшей поравняться с Аниаллу кошке и не своим голосом выкрикнул ей в спину: — Если ты, Саммера Белоножка, будешь расхаживать тут простоволосая, в этом отвратительном платье, коротком и белом, да ещё и босая, то мой великий и ужасный бог повыдергает тебе твои бледные лапы!

Саммера обернулась, звякнув стаканами, но, увидев знакомую ухмыляющуюся физиономию, только насмешливо дёрнула ухом.

— Вот. Даже стакан пожалела — кинуться. То ли дело года три назад был у нас на редкость забавный прецедент. Один такой воинствующий жрец пообещал Телиан ан Камиан — она загорала на крыше — что, если она будет валяться в таком виде, его бог покарает её… неким очень оскорбительным способом. А она, мало того что девушка скромная и впечатлительная, так ещё и водит дружбу с главой бриаэлларской Стражи, а тот, между прочим, сам экс-бог войны из довольно неплохого мира… В общем, и жрецу, и божку его пришлось перед Телиан извиняться. Сама она, правда, от всей этой кутерьмы впала в большую грусть, зато мамаша её, распрекрасная матриарх Аэлла, была в полном восторге и совсем извела другую свою дочку, Талию, постоянно ставя ей в пример «прославившуюся» сестрицу. Вот такой скандалец вышел. Но этот случай у нас пока единственный — с военным исходом. Хотя сейчас в Энхиарге такое творится… Знаешь что, выдам-ка я тебе брошюрку с правилами поведения. Мы их давно перестали вручать новоприбывшим (всегда доброхоты находятся — объяснить гостям, что есть что в Бриаэлларе), но они у нас ещё где-то, я помню, валялись. Давай-ка завернём вот сюда, — кот указал под хрустальную арку и первым бодро шагнул в неё.

Его спутник не сразу последовал за ним. Аниаллу нарочно замедлила шаги, желая понаблюдать за четырёхруким: что-то в нём настораживало её. Несколько мгновений он — как ей показалось, нервозно — покачивался в воздухе, потом как-то затравленно оглянулся, будто искал помощи. Но натолкнувшись взглядом на сианай, четырёхрукий, видимо, испугался её ещё больше, чем своего провожатого, и поспешно влетел под арку.

Проходя мимо места, где он только что парил, Алу почувствовала лёгкий озноб, словно тот оставил после себя облачко морозного воздуха. Сианай остановилась. Беленький коридорчик за аркой был пуст, в нём ровно горели жёлтые лепестки настенных светильников, маслянисто поблёскивали листья цветов в узких стеклянных кашпо… Алу поёжилась: всё вокруг было буквально пропитано каким-то липким, мерзким страхом. «Нездоровым», — подумала Аниаллу, настолько остро ощущалось в этой простой эмоции что-то неправильное, чуждое тому, кто её испытывал. Странно, что ан Темиар этого не почувствовал. Или почувствовал и пригласил этого гостя Бриаэллара к себе именно для того, чтобы разобраться, что же с тем не так? Если бы Аниаллу не опаздывала к Кеаре, она непременно последовала бы за ними, но ей надо было торопиться. Сианай резко отвернулась от арки… и в глаза ей тут же плеснуло яркими красками: пёстро одетый жилистый человек лет сорока стремительно приближался к ней.

Аниаллу были хорошо знакомы этот хищный нос и светло-бирюзовые глаза, чей легкомысленный цвет совершенно не вязался с пронзительным, цепким и ироничным взглядом. Сианай приветливо улыбнулась Каиссу Недоалаю (тому самому соратнику Канирали и Диреллеи, который вместе со своим братом Ратиллисом помог им разбить армии Хеллина на Огненной реке)… и вдруг почувствовала в его сердце тот же холод такой же ядовитый страх какой излучал четырёхрукий. Это был определённо не его страх, ибо чего в Бриаэлларе мог бояться Каисс Недоалай, любимец Аэллы ан Камиан, почётный хранитель музея Выдающихся Неалаев? И какую угрозу, в свою очередь, мог он представлять для Бриаэллара? Но ведь Алу определённо ощущала в нём что-то опасное, как… как если бы он был болен. Да, не заколдован, а именно болен чем-то, вызывающим страх и… способным вызвать его эпидемию среди жителей города.

— О, моя бедная, бедная госпожа Аниаллу! — воскликнул Каисс. Аниаллу вытаращила глаза — она подозревала, что выглядит сейчас неважно, но не до такой же степени.

А бывший военачальник вдруг судорожно, как утопающий за соломинку, схватил её за запястья и выпалил:

— Прими мои глубочайшие извинения, госпожа сианай! Вся наша община скорбит по поводу речей этого подлеца! У меня просто не хватает слов, чтобы выразить всю меру нашего возмущения его выходками, а последней — в особенности.

Брови Недоалая двигались все быстрее, они походили на большие белооперённые крылья не только размером, формой и цветом, но и той скоростью, с которой они «порхали» по его высокому лбу.

Нетрудно было догадаться, на кого так разгневан Каисс: наверное, он и сюда приходил, чтобы решить, что делать с уже вконец оборзевшим магом-проповедником. Но вид едва ли не дрожащего Недоалая просто шокировал Аниаллу. «Чего он так боится? Чего его заставляют так бояться? — ошарашенно спрашивала она себя. Неужели… неужели того, что благодаря публичным истерикам Райса все люди, живущие в Бриаэлларе, окажутся в немилости у властей? И у неё, сианай Аниаллу, в частности?» Если да, то это архиподозрительно: Недоалай (даже если принять во внимание его печальное добриаэлларское прошлое), слишком хорошо знал алайские нравы, чтобы впасть в панику из-за одного дурака, которого даже не посчитали нужным выслать из Бриаэллара, не говоря уж о казни или другом наказании. Как же мастерски надо было накрутить его! Нет, одними словами тут, определённо, не обошлось, тут какое-то необычное воздействие. И она, кажется, уже начинала догадываться какое…

— Уверяю, если бы милостивая властительница Кеара позволила нам, людям Бриаэллара, — запальчиво продолжал Недоалай, судорожно сжимая её пальцы, — решить эту проблему самим и сейчас, то мы незамедлительно сделали бы это. Ламповщик Райс не сошёл бы с того самого места, где посмел выказать тебе такую вопиющую непочтительность! — Каисс совсем по-алайски оскалил белые зубы, напомнив Аниаллу того сурового военачальника, которым она знала его когда-то.

Два крыла над его глазами, горящими решимостью вспомнить старые навыки и прикончить зарвавшегося колдунишку своими руками, соединились в одну грозную птицу, да и сам нос стал ещё больше походить на клюв. Аниаллу успокаивающе положила руку на его запястье.

— Каисс, не стоит так переживать. Мне очень лестно, что ты и многие твои соплеменники готовы вступиться за меня, — проговорила она, внимательно всматриваясь в его глаза, — но я не вижу причин всем вам так волноваться за себя.

Рука под её пальцами заметно дрогнула. Каисс понял, что она не удержалась, заглянула в его сознание, и теперь не знал, что делать дальше. Улыбка Алу была сочувственной и печальной — догадка её оказалась верна.

— Мне очень обидно, Каисс. Я думала — мы друзья. Я думала — ты знаешь наши порядки, — мягко сказала она. — Я и не подозревала, что слов какого-то псевдоалайского ветеринара может оказаться достаточно, чтобы выставить меня и мой народ такими чудищами в твоих глазах.

— Ох, Аниаллу, Аниаллу… я понимаю… но нам страшно… это глупо, видит Аласаис, — глядя в пол, забормотал человек.

— Аласаис-то всё видит, Каисс, — вздохнула сианай. — Только, сдастся мне, и ты видишь в этом деле не меньше её, и сам отлично понимаешь, что все эти… страшилки — несусветная чушь. Так как же ты, ты — мудрый и прозорливый! — можешь относиться к этому серьёзно?

— Не могу, — резко мотнулась склонённая голова с длинной белой косицей. — Думал, что заколдован, но чар на мне не нашли, и я… Не могу, конечно… но это не мешает бояться.

Он поднял на неё совершенно не свои глаза, и Алу поняла — он боролся, действительно боролся со страхом, но проиграл. «По крайней мере, его не заставили до конца уверовать… во всё это, — постаралась утешить себя сианай. — Но дело плохо: если с Каиссом смогли проделать такое…». Видеть страх — страх перед ней самой! — на лице этого мужественного человека, которого она искреннее уважала и любила, было мучительно. Это нужно было прекратить. Немедленно.

вдруг донеслось откуда-то сзади.

Аниаллу оглянулась — как раз чтобы увидеть, как из-за угла, предусмотрительно ухватившись за него рукой, выскочил молодой алай и, лихо тряхнув длинными волосами, пружинисто зашагал по коридору. Свободной от бумаг рукой он попытался убрать с глаз чёлку, но только ещё больше взъерошил каштановую шевелюру.

Завидев Алу и смертельно бледного Каисса, он остановился, насторожив уши.

— Куда бежишь такой весёлый? — осведомилась сианай.

— Я?… А… я список изгнанников из Миграционки несу Кеаре на подпись! — выпалил кот.

Недоалай дёрнулся, будто тот ударил его.

— И это причина столь бурного восторга? — подняла бровь сианай.

— Ага, — мотнул головой алай, — наконец-то у нас появился повод выкинуть столько всякой сволочи, — поделился он с Алу и Каиссом… и только тут заметил, что человек, которому бледнеть было уже некуда, прямо позеленел под своим загаром.

— Господин Каисс, ты-то что такое лицо скорбное делаешь? Можно подумать, мы тебя выгонять собрались! — хмыкнул певун и, немного посерьёзнев, спросил: — Или ты волнуешься за кого-то из своих знакомых? Так ты пришёл бы, спросил. А то сделаем чего не то, — пробормотал он, — а Аэлла нам потом за тебя хвосты повыдергает — и зелёные и обычные. — Кот усмехнулся своей шутке, но взглянув на Каисса, вздохнул и, покопавшись в свитках, протянул ему самый длинный из них. — Вот тебе. Как начнёшь волноваться по пустякам, вспомни, кто тебе покровительствует. Адиану он всё равно теперь ни к чему, а то ещё его дражайшая вампиресса-литераторша Теола заревнует…

Каисс осторожно взял бумагу, но даже не развернул её, не говоря уже о том, чтобы поблагодарить.

— Ты лучше скажи мне, — заполнила неловкую паузу сианай, — нет ли в твоём списке звериного лекаря Нирла?

— Нет, — фыркнул алай — он у нас пока в другом списке. Среди халтурщ… — он шлёпнул себя по губам, — извините, «лиц, недостаточно добросовестно относящихся к своим обязанностям», — нарочито-канцелярским тоном пояснил кот, нетерпеливо помахивая хвостом. — Он чуть не угробил добрую дюжину наших меньших братьев — псевдоалай, что с него взять?

Каисс осторожно развернул подаренный алаем свиток. На состаренной бумаге оказался портрет Аэллы ан Камиан, полулежащей на причудливо изогнутой ветви в весьма соблазнительной позе. Сапфирный глаз красавицы изредка томно подмигивал с плотной бумаги.

Одного взгляда на лицо мигом успокоившегося Каисса хватило Алу, чтобы понять: встреча с нагловатым клерком не была случайной. Кеара послала его сюда — передать Недоалаю портрет, напитанный магией, которая не позволит ему… волноваться по пустякам. У Аниаллу немного отлегло от сердца — слава Аласаис, ан Темиарам, видимо, удалось отыскать противоядие от страха… на сей раз.

Добравшись до круглого холла перед приёмной Кеары, Аниаллу, чтобы стряхнуть напряжение, остановилась поточить когти о предназначенный для этого столбик. Приняв кошачий облик, она несколько минут с наслаждением царапала твёрдую древесину, вдыхая свежий аромат хвои, потом села, почесала за ухом задней лапой и неспешно направилась к небольшой двери в стене напротив.

Дверной проём обрамляли коричневые полотнища с вышитыми золотой нитью символами дома ан Темиар. Чуть различимый запах, исходящий от правого из них, показался ей любопытным, и чёрная кошка приоткрыла пасть, чтобы лучше внюхаться в него. От портьеры пахло взволнованным человеком. Мужчиной, который любил пользоваться духами. Аниаллу мысленно усмехнулась, узнав запах: не надо было обладать Анаровым даром видений, чтобы ясно представить, как, измотанный разговором с Кеарой (а больше — собственными беспочвенными страхами), Каисс Недоалай вывалился из этой резной двери и без сил припал спиной к полотнищу — отдышаться.

Сианай прошла через длинную комнату с мягкими диванами, где обычно дожидались приёма у матриарха ан Темиар посетители, и тихонько толкнула мордой дверь.

Кеара, сидя за столом, пускала зеркальцами ногтей солнечных зайчиков и с самым сосредоточенным видом наблюдала, как они пляшут по блестящей тёмной поверхности. Усталость не её лице смешалась с совсем несвойственной сестре Кеана блаженной рассеянностью, и было совершенно невозможно понять — заметила она Алу или нет.

Исполнившись какой-то дурашливой игривости, сианай фыркнула и быстро побежала к ней по знаменитому «пафосному» круглому ковру. На этом льстивом до наглости подарке Феора Струноуса было мастерски выткано множество кошек, которые запрокинув головы смотрели на золотящееся у дальнего от Алу края солнце, посреди которого и стоял стол Кеары. Оттолкнувшись от благоговейных усатых морд Аниаллу легко вспрыгнула на него и приветственно потёрлась щекой о щёку своей задумавшейся «тётушки».

Такое обхождение, привычное для кошек Ал Эменаит, было не в ходу в Бриаэлларе, и Кеара несколько смутилась. Воспользовавшись её замешательством, сианай тут же сунула морду в кубок с ароматным сливовым вином и быстро-быстро заработала языком.

Уже много веков назад Алу подметила одно свойство натуры матриарха ан Темиар: если успеть первой задать беседе шутливый тон, есть значительный шанс, что Кеара уже не сумеет напустить на себя серьёзную отстранённость, и её можно будет разговорить почти на любую тему. Помимо золотистого напитка, на столе благоухала ещё и ваза с икрой, любимым лакомством Кеары, но на него Алу не покушалась — это могло закончиться печально, даже для сианай.

— Прямо как из партера! — усмехнулась Аниаллу, облизываясь и разглядывая картину за окном. Зачарованное Кеарой, сейчас, вместо внутреннего двора, оно «выходило» на площадь, где выступал Райс.

— Да, вот только спектакль больно дурён, — поморщилась матриарх ан Темиар.

— Ну отчего же дурён? Смотри, какую аудиторию собрал, ан Камианы удавятся собственными хвостами от зависти. Талант! — Аниаллу сменила форму, но со стола не убралась.

— А уж до чего образован, — решила подыграть ей Кеара, хотя и без особого энтузиазма. — Он, как никто, подходит, чтобы озвучить всю эту чушь, которую пытаются внушить горожанам. Если бы кто-то и мог в принципе проникнуться подобным бредом, то теперь, благодаря тому, что он исходит из уст столь обаятельного, успешного и уважаемого господина, никому и в голову не придёт это сделать. Увы, при всех его бесчисленных достоинствах, господин Райс перегнул палку: простить его сегодняшний выпад в твой адрес мы не можем. Я передала право судить его Дорогим Гостям, — равнодушно сообщила Кеара.

— Жестоко. Они же просто разорвут его! — блеснула глазами сианай.

— Не думаю. Скорее всего, они просто выгонят «бедного мальчика», полагая, что расставание с Бриаэлларом — наказание пострашнее смерти. Но, конечно, есть опасность, что не все придерживаются такого мнения и кто-нибудь может захотеть узурпировать право единолично быть его судьёй и палачом. — Кеара налила себе ещё вина и только тут заметила, что собеседница её выглядит не лучшим образом. — Алу, что-то случилось, на тебе лица нет?

— Каисса Ларморанна встретила. И понимаю, что не сами собой эти мысли в его голове возникли… но всё равно на душе как-то скверно. Хорошо хоть вылечили его на моих глазах, а то извелась бы, наверное, совсем.

— Скверно, — согласилась Кеара. — Я не стала снимать с него заклятие: хотела, чтобы ты посмотрела. Оно довольно необычно, ты не находишь?

— Да, больше похоже на какую-то инфекцию, чем на магию. Давненько у нас ничем подобным не баловались.

— Со времён эморийской трагедии, — многозначительно уточнила Кеара. — Но вещество, с которым мы имеем дело сейчас, намного совершеннее. Обнаружить очень сложно, как именно передаётся — пока выяснить не смогли. Хотя принцип действия понятен, он такой же, как был в Эмори: вещество попадает в кровь жертвы, и она начинает свято верить любой страшилке, которую услышит в следующие несколько минут.

— Именно страшилке? — уточнила Алу.

— Видимо, да. Но многое ещё не известно. Танаи сейчас работают над этим. А телепаты Селорна работают с ветеринаром Нирлом, который не умеет лечить зверушек, но зато мастерски заражает их хозяев. Поразительно, но он сам не понимал, что делает, думал — просто делится собственными опасениями, и всё.

— Ты говоришь, что вы не смогли пока разобраться с этой отравой. А как же портрет?

— Портрет… портрет защитит Каисса от страха перед алаями, но если его заставят бояться чего-то другого, картинка, увы, окажется бессильна. Пока мы не найдём противоядия, ситуация будет оставаться опасной. Это ещё одна причина, чтобы поспешить с закрытием купола.

— Скажи, всё это как-то связано с Райсом? — спросила Алу, решив отложить неприятный разговор о куполе на потом.

— Мы ещё не знаем точно. С Нирлом он знаком, более того, тот заявляет, что именно Райс его накрутил, раздул его опасения насчёт алаев. А так… Телепаты не нашли на нём никаких следов внушения, ни с кем подозрительным Райс тоже не общался. Про Тала знает не больше любого нашего гражданина. Следов «эморийского» яда в его крови не нашли, но это, в общем-то, ни о чём не говорит — у ветеринара его тоже не было. Кстати, мы хотим проверить других псевдоалаев, вполне возможно, что он не единственный среди них… разносчик заразы.

— Кеара, а почему Райса до сих пор не выгнали? Ведь он выступает уже не первую неделю, да и раньше едва ли был образцовым гражданином.

— Алу, это долгая и скучная история, — вздохнула Кеара. В её руках появились хитрые серебряные щипчики, она покопалась ими в вазочке и выудила со дна очень крупную, размером с черешню, икринку. — Мы держали его здесь в основном потому, что об этом просили танаи, — сообщила она, рассматривая мягкий зеленоватый шарик.

Вместо того чтобы воспользоваться своим, богиней данным, когтем, эстетка надела на палец резное подобие портняжного напёрстка с длинной иглой на конце. Осторожно проткнув ею икринку, она вылила её содержимое в бокал с вином, добавила ложку редких специй и легонько встряхнула. От одного запаха, пошедшего из стаканчика, рот Аниаллу мгновенно переполнился слюной, и она остро ощутила одиночество — Теолиного печенья в своём желудке.

— Танаи? — сглотнув, спросила-таки сианай, хотя в голове мелькнул совсем другой вопрос: не специально ли Кеара решила перекусить именно сейчас?

— Да, — кивнула матриарх ан Темиар. — Дело в том, что Путь этого Райса в некотором роде был связан с Бриаэлларом. Мол, только у нас он мог обрести исцеление и покой. Жрецы Тианы утверждали, что здесь он мог бы стать по-настоящему счастливым и весьма полезным городу существом, а прогони мы его — пришлось бы плохо не только ему самому, но и многим другим.

— Что же изменилось теперь?

— А теперь они говорят, что он упустил свой шанс, — расправляясь со следующей икринкой, вздохнула Кеара. — И сейчас лучшее, что он может сделать — это или напиться из источника Нулей (хотя, по их мнению, это тоже вряд ли поможет), или удавиться, предварительно распорядившись не воскрешать себя.

— Странно. Случаи, когда существо не может исправить то, что натворило, — большая редкость, — поразилась Аниаллу. — Я знаю только два.

— Алу, я мало понимаю во всех этих танайских штучках… за редким исключением, — улыбнулась Кеара, пощёлкав щипчиками работы мастеров Змеиного Глаза.

— Уж не потому ли ты пригласила сюда меня — известную «змеиную рабыню»? — лукаво склонила голову набок сианай; ей было интересно, как именно Кеара будет сейчас изворачиваться, пытаясь оправдать и купол над городом, и то, что планы Аниаллу в очередной раз отправлены… в бездну.

— Пригласила? — переспросила Кеара, и Алу очень не понравилось мелькнувшее в её глазах недоумение. — Я не звала тебя.

— То есть как?

— Понятия не имею. Не мог же кто-то пригласить тебя от моего имени…

— Мог. Её позвал я, Кеара, — прозвучал за спиной Аниаллу спокойный мужской голос.

Сердце Аниаллу упало. Тинойа была права — Кеан вернулся в Бриаэллар…

Только через четверть часа после ухода Аниаллу, Анар нашёл в себе силы оторвать голову от подушки. Болезненно хмурясь, он натягивал на себя одежду, и даже яркое солнце за окном казалось ему лишь новым поводом для раздражения. А теперь ещё этот стук!

— Кто там? — почти простонал он.

— Ирера. Я могу подняться?

— Да, ты можешь, — махнул рукой алай. — Ты уже путешествовала с живым мертвецом, так что мой вид тебя вряд ли напугает, — мрачновато пошутил он и направился к шкафу, где Аниаллу хранила всевозможные зелья. Хвост волочился за ним дохлой змеёй.

Ирера издала вежливый смешок.

— Доброе утро, — сказала она, поднявшись, но голос её прозвучал как-то пасмурно.

— И тебе тоже, — немногим радостнее откликнулся Анар. — Извини, я сейчас, — он снова принялся звенеть пузырьками.

— Я только что от ан Камианов. Новости не самые приятные. Они пригласили драконов, и те нашли целых три не до конца уничтоженных портала на территории замка, и два неучтённых, которые ведут в разные части Бриаэллара. Все ломают головы, как их умудрились проглядеть. Пока безуспешно. Один отыскали как раз в саду, неподалёку от библиотеки. Но следов по ту его сторону — никаких. Малаур хочет, чтобы ты пришёл посмотреть на эти «недобитые» порталы, прежде чем их окончательно прикроют.

— Хорошо, — мужественно согласился Анар, морщась от головной боли, и тут, словно в награду за это, углядел на верхней полке нужную ему склянку. Одним глотком осушив её, он тут же почувствовал себя лучше — уж в чём, в чём, а в приготовлении всяких зелий Аниаллу была мастерица.

— А что говорят про их ночного гостя?

— Приглашённые Малауром ан Меаноры готовы поклясться, что его дом навестил харнианец.

— И?

— А те же ан Меаноры, только из мазабров, шипят им в ответ, что харнианца они бы засекли, едва он ступил на остров.

— Надо посмотреть своими глазами. Пойдём? — позвал он застывшую на ручке кресла эалийку.

Анар сделал пару шагов к балкону, подумал о том, что хорошо бы после ан Меаноров зайти к другу, харнианцу Браю (прознав о ночном происшествии, бедняга небось сейчас умирает со страху), и вдруг замер — на него накатило очередное видение, зыбкое, мутное, части его почему-то повторялись, чуть меняясь, чего никогда прежде не было.

— Адорская площадь! Дракон! — едва придя в себя, крикнул он Ирере и выскочил на балкон.

Прижавшись влажным лбом к холодному металлу фонаря, ламповщик Райс наблюдал за столпотворением на Адорской площади. Люди, эльфы, адоры, танаи — все те, кого здесь пренебрежительно называли неалаями, копошились вокруг ледяного куба с поверженным огненным драконом. А на кубе, попирая когтистыми лапами свой трофей развалились два кота и мерзкая черномазая кошка. Они смотрели на всех сверху вниз и наверняка беспардонно копались в мыслях сограждан — вдруг кому-нибудь из их покорного стада вздумается посочувствовать благородному змею или его хозяевам? Да, несомненно, именно для этого куб и притащили сюда: чтобы спровоцировать бедняг на неподобающие мысли, а потом безжалостно вышвыривать вон из города недостаточно лояльных, ещё не окончательно потерявших совесть существ…

«Копайтесь, копайтесь… Всё равно ничего не накопаете. Лапки коротки, — мысленно усмехался Райс. — Вы и не подозреваете, что несмотря на все ваши подлые ухищрения, харнианцы уже в городе.

Под самым вашим носом и далеко не в замороженном состоянии! И вот-вот готовятся умыкнуть из-под этого носа ключ к своему главному, страшному оружию…»

Вот только «ключ» этот оказался слишком своевольным, слишком… личностью: Райс колебался, несмотря на власть, на силу, которую ему обещали взамен. Силу, которой ему ох как хочется сейчас воспользоваться, чтобы сбить спесь с этих наглых котов на ледяном кубе! Он уже испытал её вчера — как приятно было подпалить хвост безмозглой ан Камианской кошке! Как засуетилась эта безликая Тень Аласаис, как забегали прихвостни её женоподобного папаши Малаура! Райс до хруста и пальцах стиснул фонарный столб, словно чародей свой посох перед битвой.

Ему было нестерпимо трудно удержаться и не доставить себе этого удовольствия ещё раз. Но риск был чересчур велик. К тому же не послужит ли ещё одно испытание этой силы поводом считать, что он уже дал согласие сотрудничать с харнианцами?.. Райс понимал, что пора решаться — или действовать, или уходить — иначе его эмоции привлекут внимание телепата или анэис, и тогда всему конец. Однажды коты уже запустили свои грязные лапы в его сознание, хорошо хоть тогда Райс не подозревал ни о своей ценности для харнианцев, ни о самом присутствии мстительных детей Огня в Бриаэлларе. Но теперь всё изменилось…

И Райс решился.

За несколько минут до этого на Адорской площади толпа беспечно глазела на заточённую в ледяной куб диковинку. Удобно расположившиеся на нём алаи старались не терять бдительности. Они вглядывались в лица и, что уж греха таить, в мысли зевак — мало ли что взбредёт им в головы? Но солнышко пригревало, безднианское стекло, прикрывавшее волшебный лёд приятно холодило… Смеялись дети, и взволнованные мамаши, охая и вздыхая, пытались оттащить их от замороженного дракона. Никто и не думал колдовать и тем более бросаться на куб с оружием. Даже просто потрогать его хотелось лишь этим самым сорванцам…

— Давай я возьму тебе что-нибудь, перенесу прямо сюда, тебе не придётся слезать, — с ленцой предложил ан Меанор, заметив, что его напарница, Чувствующая, не мигая смотрит на что-то в ресторанчик неподалёку.

— Нет. Я не хо…

Она не закончила: огонь в одной из жаровен заведения вдруг вспыхнул так, будто в него плеснули масла. Пламя взревело, взметнулось к небесам, мгновенно превратив в пепел и куски жаркого, и решётку под ними. Языки его неестественно вытянулись, побледнели, словно листья растения, которому не хватало света, и закрутились на концах в голубоватые спирали. Повар успел отпрыгнуть, отделавшись опалёнными усами и ресницами, посетители ресторана повскакивали из-за столов, но бросать недоеденные блюда пока не торопились. Алаи не разделяли их надежды на то, что на этом всё и закончится.

— Уходите отсюда, живо! — рыкнул на зевак вскочивший на ноги телепат, он вопросительно косился на анеис, но та словно окаменела. Пламя в жаровне улеглось, и многие, решив, что это отменяет приказ эала, остановились или даже вернулись к своим столикам.

В следующий момент куб содрогнулся. Толчок был слишком силён для ребёнка, даже если бы тот, разбежавшись, всем телом налетел на громоздкую глыбу. Взгляды трёх пар глаз метнулись вниз, и тут их обладатели с ужасом осознали, что сидят уже не на кубе из надёжного магического льда, а словно на шатком аквариуме, в котором свободно плавает дракон. Зеваки бросились врассыпную.

Вскоре на площади осталось только четверо: ошарашенные охранники и кузнец-адор, поспешно сдирающий чехол со своего молота. Вода под ногами алаев внезапно помутнела. Пару мгновений они, как зачарованные, следили за движениями мечущегося в ней алого тела: дракон был похож на одинокий язык пламени, танцующий в густом дыму. Первым очнулся волшебник. Буквально спихнув своих товарищей с раскачивающейся конструкции, он рухнул на колени и, зажмурив глаза, с силой прижал ладони к поверхности. Сразу же стекло вокруг его пальцев стало покрываться снежным узором: ан Меанор пытался вновь заморозить дракона. Но его сил явно не хватало, чтобы одолеть харнианскую тварь. Алаи, с их магическим зрением, отчётливо видели, как голубая аура куба, более яркая около рук волшебника, сменяется красной… Удар, ещё удар драконьей головы — и верхние грани куба разошлись, образовав щель. Раздался свист, переросший в устрашающий рёв, потрясший площадь. Волшебник слетел с куба и откатился в сторону, спасаясь от мощной струи пара. Следом за ней на свободу вырвался дракон.

Анар и Ирера неслись по Бриаэллару.

— По крышам слишком долго. Срежем через колодец, — бросил Ирере Анар, схватил её за руку и втянул под неприметную арку между зданиями.

— Какой колодец? — сбивчиво спросила Ирера, не сразу приноравливаясь к его широкому шагу.

— Увидишь, — хмыкнул Анар и, сорвав на бегу со стены цветок наларского шиповника, с самым серьёзным видом отправил его в рот.

Узкий коридор между домами закончился покосившейся железной беседкой, почти скрытой под тёмным плющом. Мощные, лоснящиеся от влаги бока зданий стиснули её, бесцеремонно втолкнув внутрь чахлые кусты. В центре беседки, окружённое пёстрым ожерельем из кованых скамеек, чернело каменное горло высокого колодца. Его покрывал орнамент из каких-то голубоватых фигур.

— Когда-то этот тупик был частью аллеи Черничных Языков, — пояснил Анар. — Потом городу она надоела, и он почти поглотил её. Но колодец с порталом остался.

Тут Анар нагнулся и лизнул один из десятка языков, перевесившихся через бортик колодца. От наларского шиповника его собственный язык был таким же синим.

— Хорошо знать тайны своего города, — вежливо позавидовала Ирера.

— Да, хорошо, — согласился Анар, — хоть он больше твой, чем мой.

Он едва взглянул на Иреру, но эалийке этот взгляд показался долгим и каким-то гипнотизирующим. Анар же как ни в чём не бывало перегнулся через край и выплюнул в колодец разжёванный цветок. В ответ послышалось шипение, будто там, внизу, была раскалённая сковородка.

— Подождём, — сказал он.

— Ты рисовал? — указала Ирера на прислонённый в углу портрет.

— А кто ещё смог бы заставить Тинойю столько времени простоять спокойно? — ухмыльнулся Анар. — Но ей портрет не понравился, сказала, что она на нём неживая. И у неё на голове невидимые змеи. — Он досадливо пожал плечами.

Ирера пригляделась. Тинойа на портрете смотрелась в зеркало. По краям его поверхность слабо светилась. На стене вокруг зеркала изгибались длинные тени. В первый раз Анар нарисовал их как фон, просто чтобы заполнить место. Но вся эта композиция настолько понравилась ему, что в своих работах он раз за разом воспроизводил её, заменяя лишь Тинойю. Причём — на абы что. Его моделями становились то Ирсонова кривая бутылка из-под вина, то найденный возле «Крысиной Норы» дешёвенький браслет, а то и вовсе какая-нибудь заковыристая железяка.

Все эти рисунки скупал у него добродушный сухонький илтеец, торговец пряностями. Он приметил Анара, когда тот срисовывал пучок перечного репейника, свисавший с вывески его магазина, и тут же попросил продать ему набросок. Анар отказался — ещё не хватало ему брать деньги за свою «дилетантскую мазню». Илтеец же, после некоторого раздумья, предложил ему обменять одно зеркало на другое: он вытащил из кармана небольшой медальон в виде стилизованного солнца, в центр которого было вставлено треснувшее зеркальце.

Торговец сказал, что многие годы хранил эту безделушку как память о своей жизни в Танцующих Песках, но он будет благодарен Анару за возможность расстаться с ней, постоянно напоминающей ему о гибели родного города. Анар не смог ему отказать.

Подождав с минуту, Анар весь подобрался и… сиганул следом за цветком. Ирере ничего не оставалось, как прыгнуть туда же.

Её обдало холодом, запахом сырости, пронеслись мимо склизкие камни, что-то внизу вспыхнуло тусклым багрянцем, на мгновение эалийке показалось, что ноги её коснулись поверхности воды, но вдруг стены колодца раздвинулись, стало светлее, и Ирера приземлилась… на стол — он опасно пошатнулся на скрипучих ножках. Ирера выпрямилась, огляделась, по всему было похоже, что они очутилась на каком-то чердаке. Что-то просвистело у неё над головой, эалийка резко присела, прижав уши, посмотрела вверх, но это был всего лишь Анар — он поймал свечу, свалившуюся с люстры. Медное кольцо раскачивалось на трёх цепях, затянутое, словно паутиной, пурпурной плёнкой портала.

— Ещё один неучтённый? — Ирера насмешливо подняла бровь.

— Нет, вроде бы, этот — законный. — Анар уже возился со шпингалетом единственного окна. — По крайней мере, про него точно знают ан Меаноры, Тени и Малаур. — Он распахнул раму и выскочил на крышу.

— Да где же эти, пёс их разорви, мазабры?! — сквозь оскаленные зубы прошипела анеис.

Обожжённый адорский кузнец, которого она только что прислонила к стене, ответил на это смесью стонов и яростного рычания. Этот бедняга, презрев страшный жар, испускаемый драконом, обрушил свой молот на его голову, едва она высунулась наружу. Ящер, отделавшийся немного погнувшимися чешуйками на морде, укоризненно посмотрел на него раскосыми глазами, в которых весело плясали рыжие огоньки… и вздохнул. Вернее — выдохнул, и если бы не ан Меанор, каким-то заклятьем отшвырнувший адора в сторону, обожжёнными руками и физиономией тот бы не отделался.

Теперь, расправившись с обидчиком, дракон, словно забыв о нём и о трёх своих бывших тюремщиках, вёл себя поразительно миролюбиво — топтался на стекле, время от времени с силой ударяя по нему когтями, дрожал и «чистил пёрышки»: каким-то птичьим движением изгибая шею, он со сладострастной неторопливостью выдыхал тонкие струи пламени то на один, то на другой алый бок.

— Мазабры? У господ из службы Магической Защиты Бриаэллара есть дела поважнее, — огрызнулся в ответ ан Меанор. — Вечером купол над Бриаэлларом будут закрывать, надо всё подготовить.

Он сощурил глаза, наблюдая за огненным купанием дракона через плотную завесь повисшего над площадью пара. Ящер осторожно, словно это могло причинить ему боль, приоткрыл крыло. Замер. Резко сложил. Туман всколыхнулся, и волшебник увидел своего напарника-телепата. Судя по его отсутствующему взгляду и неподвижной позе, тот пытался добраться до сознания твари, а по гримасе злого раздражения, изредка мелькающей на его лице, можно было понять, что это ему не удаётся. Да и не могло удаться: эти харнианские выкормыши были, в силу своей природы, как никто, защищены от телепатических воздействий.

— Ничего у него не выйдет, — скептически поджал губы ан Меанор. — Сидите здесь, я пойду кое-что попробую, — сказал он и медленно зашагал вдоль стены; волосы его висели длинными белыми сосульками.

«Лучше бы сперва переместил нас куда-нибудь подальше отсюда», — проворчала анеис, морщась: адор до боли стиснул её чёрную ладонь своими почерневшими от гари пальцами. Ан Меанор не услышал её бормотания, зато, кажется, услышал дракон, и ему оно не понравилось. Его движения мигом потеряли свою тягучую плавность, он прижал голову к груди, резко развернулся и хлестнул хвостом по стене дома, около которого сидели кузнец и кошка. На их головы обрушился настоящий огненный дождь, осколки камня, мгновенно расплавившиеся от соприкосновения с раскалённой чешуёй, алыми сгустками понеслись вниз…

Если у мага и были идеи, как остановить дракона, то их разом выбил из головы булыжник, отскочивший от созданного эалийкой магического купола. Ан Меанор упал, почти оглушенный, да так и остался лежать, слабо тряся гудящей головой, не в силах вспомнить ни одного приличествующего случаю ругательства, не говоря уже о заклятиях. У невольной виновницы его несчастья дела шли не многим лучше: она заметила, что вокруг дымящихся сгустков, прилипших к прозрачной стенке защитной сферы, в магическом спектре разливается небывало яркое свечение, а сам купол как-то подозрительно потрескивает. Она была слишком молода, чтобы застать войну Огня и узнать на деле, насколько легко харнианское волшебство разъедает всевозможную магическую защиту. Лишь следуя внезапному, почти бессознательному порыву, анеис рванулась прочь и откатилась в сторону, неимоверным усилием потянув за собой и раненого адора. А через мгновение на то самое место, где они прятались, упали прожегшие купол расплавленные камни.

Ещё один камень — огромный валун со светящейся надписью «Добро пожаловать на Адорскую улицу!», случайно задетый хвостом повернувшегося к телепату ящера, плюхнулся на крышу как раз под ноги появившегося на ней Анара. Алай отпрыгнул в сторону, усмехнувшись издёвке, и окинул площадь быстрым взглядом. Дракон, маленький, как все харнианские драконы, поливал улицу огнём. Чёрным котом улепётывал эалийский телепат. На красных плитах в продиравшихся сквозь туман лучах полуденного солнца горели огромные квадраты безднианского стекла. Они как-то сразу завладели вниманием Анара. Алай взмахнул рукой — пять из них взмыли в воздух и с гулким звоном сложились вокруг эалийки и адора в куб. Пусть дракон попробует выколупать их оттуда! Что делать с оставшейся шестой гранью, Анар пока не придумал. Попробовать отрезать от него острый кусок и отправить дракону в глотку, когда тот будет выдыхать пламя? Можно и так, но тогда дракон, скорее всего, погибнет, а ан Меанорам, ан Руалам и Селорну он был нужен живым.

«Стекло. Огнеупорное. Небьющееся. Безднианское… Стекольщик, — мелькало в голове Анара в такт ударам драконьих лап по стеклу; то и дело он ловил на себе вопросительные взгляды встревоженной (сможет ли он удержать куб в целости?) Иреры. — Так, стекольщик… На Адорской есть стекольщик из Бездны…. Газон вместо витрины, всякая всячина: посуда, статуэтки, украшения, сумасшедшее кольчужное платье, цепь… Цепь!»

— Цепь? — переспросила Ирера; видимо, он сказал последнее слово вслух.

— У местного стекольщика вместо ограды — цепь из безднианского стекла, — бросил Анар и перепрыгнул на соседнюю крышу.

Тем временем дракону надоело возиться с кубом, он лениво плюнул в него огнём, потряс мордой, в которую попала отразившаяся струя пламени, и заработал крыльями, готовясь взлететь. Тихо бесясь от своего бессилия, Ирера растянулась на крыше, наблюдая за набиравшим высоту ящером из-за «приветственного» камня. Ей показалось, что чудовище заметило Анара — во всяком случае, оно полетело в том же направлении.

Ирера была права насчёт намерений питомца харнианцев. Проносясь над опустевшей улицей обитатели которой забились в свои дома, как мыши в норы, Анар спиной чувствовал кровожадный взгляд нацелившегося на него дракона. Алай спрыгнул на лужайку перед домом стекольщика и побежал, лавируя между расставленными на ней произведениями безднианских стеклодувов. Каждое из них стоило больших денег, и торговцу, вздумавшему превратить газон в выставку под открытым небом, верно, пришлось потратиться на «противовыносные» заклинания. Анар опасался, что подобные удерживающие чары наложены и на облюбованную им цепь, а заставить хозяина магазина снять их будет нелегко хотя бы потому, что тот наверняка отсиживается сейчас где-нибудь в подвале.

— Эй, эй, господин кот, — вдруг раздалось у Анара за спиной, он оглянулся и увидел в щёлочке приоткрытой двери блеск любопытного глаза, — а мазабры дракона уже поймали?

— Нет. Он отогрел озябшие лапки, взлетел и сейчас как раз собирается мной позавтракать, — быстро проговорил алай. — Ты можешь снять заклинание с цепи?

— Ага. То есть да, конечно. Дядя не будет против, — заверили его из-за двери. — Готово.

— Спа-си-бо, — сквозь стиснутые зубы процедил Анар, пошевелил пальцами, и стеклянные штырьки вылетели из пазов в столбиках ограды, освободив цепь. Её концы с хрустальным звоном вытекли из колец, на мгновение грудами бриллиантов улегшись в траву, и тут же, повинуясь взмаху руки алая, взмыли в воздух, превратившись в летающую змею, которая, искрясь и извиваясь, понеслась к дракону. Анар расслышал, как юный незнакомец за его спиной восхищённо присвистнул. Увы, достигнуть цели змее было не суждено: в этот момент служба Магической Защиты Бриаэллара наконец-то соизволила приступить к выполнению своих обязанностей. Вдалеке, в совершенно безоблачном небе, полыхнула молния и тут же, появившись из ниоткуда, прямо на голову дракону обрушился поток волшебного голубого льда. Анар едва успел спасти свою цепь, ящер же резко вильнул вправо, заревел, мгновенно отморозив хвост, и, словно в отместку, дохнул огнём на крышу ближайшего дома.

— Ух ты! — шепнул продолжавший отважно прятаться за тоненькой дверью племянник стекольщика.

Анар снова направил свой блестящий снаряд к дракону, поливающему длинными струями пламени ни в чём не повинную крышу. Тот упорно не замечал цепь, да и про Анара будто забыл — видимо, ещё не до конца оправился от заморозки. Воспользовавшись мгновением, когда, выдыхая огонь, дракон опустил шею и, как гигантская бабочка, сложил крылья, готовясь мощно взмахнуть ими и уйти вверх, алай туго оплёл их цепью в самой тонкой и жёсткой их части — у основания. Ящер начал опрокидываться. Невообразимо извернувшись, он выпустил ещё один ревущий поток пламени, словно рассчитывал выиграть лишнюю секунду в воздухе. И в эту самую секунду на голову дракона обрушилось новая порция льда. Но то ли мазабры опять не смогли толком прицелиться, то ли главной их задачей было потушить пожар на крыше, но под удар Защитников попала только морда ящера. Впрочем, этого оказалось достаточно, и он с неописуемым грохотом рухнул на террасу подожжённого им дома. Его крыло сбило с крыши несколько черепиц и застряло между, мигом оплавившимися, стеной и водосточной трубой. Дракон судорожно дёрнул вторым, неестественно изломившимся крылом, срезал его острым краем слой дёрна с лужайки перед домом и затих. Облако пара окутало ящера — это влага вчерашнего дождя испарялась из почвы вокруг раскалённого тела.

Анар втянул разлившийся в воздухе запах сена и по колено в тумане направился к поверженному дракону. На душе у него почему-то скребли мыши. Словно он сделал что-то не так. Вдруг, с неприятным холодком, вспомнились ему слова Селорна, велевшего не высовываться, не привлекать к себе излишнего внимания. «А я уж привлёк так привлёк», — безрадостно подумал отважный победитель дракона, хватая за плечо рванувшего было к распластанному ящеру племянника стекольщика.

Хозяин единственной известной Делии лавки, торговавшей всевозможными зельями, не был драконом, хотя именно так называли его все соседи. Его раса не уступала древностью драконьему племени, но репутация её была много хуже. Он был каргнорианцем. Собратья его жили войной и не знали покоя даже в стенах своих мрачных городов. Балфишрейн, как звали обладателя зелёного брюха и наполированной до блеска коричневой чешуи, давно покинул родной мир, предпочтя безысходности его нескончаемых битв относительное спокойствие энхиаргской Бездны.

Долгие годы он провёл там, в городе, где каждый второй норовит расплатиться с торговцем, пусть и самым честным (которым старый каргнорианец, разумеется, не являлся, иначе не наскрёб бы достаточно денег на лавку в Бриаэлларе), не звонкой монетой, а, например, крошечной ядовитой иглой в спину. Поэтому в бдительности ему было не отказать. Бездна меняет существо раз и навсегда; сколько бы оно ни прожило впоследствии в комфорте и безопасности, навыки, приобретённые в ней, не терялись. Балфишрейн привык быть настороже, но в робко протиснувшейся в едва приоткрывшуюся дверь девочке ничего страшного, определённо, не было.

Она притворила за собой дверь и помедлила, осматриваясь в новом месте. Каргнорианец удивился: он давно не видел алайского ребёнка и как-то успел забыть, что у кошек тоже бывают дети. Делия была поражена не меньше. Она, как зачарованная, разглядывала сокровища этого укромного магазинчика. Глаза её бегали по потолку, с которого свисали, словно гирлянды чеснока на маминой кухне, связки клыков и костей, чьи-то сушёные лапки и пучки трав, крохотные скелеты и бусы из ягод. С полок на Делию пустыми глазницами смотрели десятки черепов, укреплённых на сложных металлических штативах и скалящих клыки, многие из которых были спилены почти до основания, словно хозяин лавки боялся, что черепа оживут и покусают его. Там было ещё много чего: ступок, плошек и банок, бутылок и колб, грелок, горелок и самых невероятных сосудов из стекла, металла и камня. За всем этим великолепием девочка не сразу заметила Балфишрейна.

— Что желает юная госпожа? — осведомился тот, вежливо улыбаясь во все кривые кинжалы своих зубов сразу.

— Яду, — как можно твёрже ответила Делия.

Несмотря на то что первый страх почти улетучился, она еле сумела унять дрожь, голос её от волнения совсем упал, но она всё же продолжила:

— Для человека… или полуэльфа… Такого, чтобы не убил, но доставил как можно больше неприятностей.

На слове «неприятности» ей как-то сразу полегчало.

Карг долго молчал, задумчиво почёсывая подбородок. За это время сердце Делии успело упасть в пятки от мысли, что хозяин лавки может выдать её, и вернуться обратно, стоило ей вспомнить о своих ушах, которые вряд ли наводили на мысль искать её родителей среди людей. Да и вообще — она теперь алайка, она у себя дома, и пусть он только попробует!.. Тут Делия стащила из стоящей на прилавке миски одну из аппетитного вида ягодок и отправила её прямо в рот.

Карг только улыбнулся.

— Яд, значит, — проговорил наконец он. — Я знаю тысячу составов с тысячей эффектов, которыми ты можешь порадовать своего «друга»…

При этом обвинении шерсть на ушах Делии встала дыбом, и она выпалила:

— Никакой он мне не друг! Он последний гад… Ой! — оборвала она себя, потешно прикрыв рот ладошкой, и пребольно шлёпнула ею но губам: сказалось воспитание. Разумеется, теперь Делия не верила сказкам родителей о том, что Аласаис карает юных любителей злословья уродством, но привычка есть привычка. Девочка невольно вспомнила о той, кто не так давно развеял этот миф, заодно перевернув вверх лапами всю её жизнь.

— Я… Он оскорбил мою… мою подругу, прямо на улице, при всех… Самую замечательную алайку! Это она помогла мне стать… такой. Я всегда мечтала, а она раз — и сделала! — добавила Делия, незаметно для себя самой выдав «страшную» тайну своего неалайского происхождения.

— Человек, в Бриаэлларе — и оскорбил алайку? — недоверчиво покачал головой Балфишрейн. — Если не секрет, кто твоя благодетельная подруга?

— Аниаллу ан Бриаэллар, сианай, — объяснила девочка, не видя в этом ничего плохого, и зачерпнула ещё ягод уже с разрешающего кивка хозяина. Попутно она разглядывала какой-то предмет за спиной Балфишрейна — не то портрет, не то зеркало — завешенный тёмной тканью, из-под которой виднелся только угол искусно выкованной рамы чернёного серебра. Делия и не заметила, что после её слов внимание к ней карга возросло в добрую сотню раз. Девочка понравилась ему с первой минуты: она была жизнерадостна и любознательна, как все алаи, а кроме этого, умела быть благодарной и обладала решимостью действовать… А теперь ещё и «сианай». В холодном, выжженном дотла былыми страстями каргнорианском сердце затеплился огонёк надежды. Этого ребёнка ни в коем случае нельзя было отпускать просто так, она могла быть более чем полезна…

— И кто же посмел грубо говорить с сианай?.. И сумел выжить, эффектно добавил каргнорианец, изобразив на морде крайнее недоумение.

— Не знаю. Он, его зовут Райс, сказал ей такие гадкие вещи, а она ничего не сделала. Улетела, и всё, а он дальше стал орать. Это несправедливо! Она так обо всех заботится, жизнью рискует, а он!.. — Делия гневно фыркнула, проглотив новую порцию ругательств. Почему-то она была полностью уверена, что этому существу можно доверять, и не стеснялась рассказывать о своих чувствах.

— Ну что ж, тогда нам придётся сварить для него особенное зелье, — протянул Балфишрейн, перегнувшись через прилавок и заговорщицки подмигивая девочке. — Ты, юная госпожа, даже можешь мне помочь, если желаешь, — когда яд делает тот, кто лично ненавидит того, кому он предназначен, отрава приобретает гораздо большую силу.

— Правда?! Тогда давайте вместе! — воскликнула Делия. Несмотря на все усилия, она не смогла оставаться по-взрослому спокойной, её так и сжигало любопытство: яды она никогда не варила.

— Разумеется, — пророкотал Балфишрейн. Он был доволен не меньше Делии, но скрывал это куда лучше её.

В пасть ему случайно попала вяленая лапа одной из тушек, свисающих с потолочной балки, и карг задумчиво пожёвывал её, размышляя над заказом Делии. Она же, окончательно освоившись, присела на позолоченный табурет с сиденьем из мягкой красно-фиолетовой губки, положила голову на кулачки и приготовилась…

Наконец Балфишрейн додумал свою мысль и полез под прилавок, демонстрируя Делии покрывающий его широкую спину орнамент из цветных пластин и шипов. Она подалась вперёд и чуть не получила по лбу сосудом из лилового стекла, который на ощупь ставил на стол Балфишрейн.

Он извлёк оттуда же целую кучу плошек, чашек и прочих ёмкостей. Все они были зачарованы, Делия ясно видела это своими новыми глазами, хотя в чём именно заключалась их магия, разобраться пока не умела. Впрочем, в этом и не было нужды — Карг охотно рассказывал ей об их чудесных свойствах, называя предметы на своём языке.

Делия пыталась повторить названия на родном наречии Балфишрейна, рычала и шипела, как и он. Это было очень смешно. Она подумала, что хорошо быть алайкой — без страха сидеть перед чудовищным каргом, варить яд, чтобы отомстить тому, кого прежде пришлось бы простить (хотя бы потому, что у тебя не хватило бы сил сделать с ним хоть что-то).

Зато, наблюдая за сложными манипуляциями хозяина лавки, она запоздало вспомнила, что они не договорились о цене, а ведь она должна быть тем выше, чем сложнее состав. Делия мысленно пересчитала все свои деньги. Только что ей казалось, что их так много, а сейчас она вся похолодела — вдруг не хватит?

Делия подняла глаза и… поняла, почему у черепов на полках спилены зубы. Отвернувшись к стене, Балфишрейн орудовал небольшим напильником. Стачиваемая с длинного клыка костяная пыль падала в заботливо подставленную плошку.

— Балфишрейн, я… я забыла спросить о самом главном, — с трудом выдавила девочка.

— Это о чём же? — пробулькал он, оборачиваясь и высыпая желтоватую пыль в кипящее на прилавке варево.

— О плате. Ты не сказал мне, сколько это будет стоить. Оно оказалось такое сложное, и я не…

— Деньги… деньги, все говорят о деньгах и только о них, даже маленькие алайские девочки, — с сокрушённым видом пробормотал Балфишрейн. — А ведь есть в нашей жизни и более ценные вещи. В голодный год деньги станут значить меньше, чем кожура штасси, целая куча золота не поможет тебе выжить, она не обогреет и не накормит тебя. Другое дело — верные друзья, — подавшись вперёд и проникновенно смотря на девочку, проговорил торговец.

— Ты что же… хочешь со мной дружить? — пролепетала, окончательно сбитая с толку Делия, недоверчиво хмуря брови.

— А в этом есть что-то необычное? — изобразил удивление карг и не глядя опрокинул в котёл какую-то бутылочку.

Её клокочущее содержимое полилось мимо, но до стола оно так и не долетело: котёл едва различимым движением скользнул влево и проглотил жидкость, точно пёс брошенную хозяином кость. Делия взвизгнула и хлопнула в ладоши, но тут же одёрнула себя.

— Вы, алаи, очень интересная раса, — сказал карг, — а ты…

— Делия, — подсказала девочка.

— А ты, Делия — первый алайский ребёнок, с которым я говорю на своём веку. Желание отомстить обидчику почитаемого тобой существа, родившееся в столь юном сердце, делает тебе честь в моих глазах! — Он чуть склонил голову и вкрадчиво добавил: — Тем более, твоя покровительница — сианай, и, кто знает, быть может, она как-нибудь заглянет сюда посмотреть на того, кто варил зелье для её маленькой подруги? Какой мастер не мечтал бы об этом? Я не надеюсь на похвалу, но хотя бы увидеть Тень Аласаис входящей в эту скромную дверь… — Он прикрыл глаза, словно предвкушая это удовольствие.

— Ой, я обязательно попрошу её заглянуть сюда! — хихикнула Делия, она бы и не подумала, что карг может быть таким сентиментальным.

— Тогда пусть это и будет платой за твой яд! — торжественно разведя лапы в стороны, объявил торговец.

— Но…

— Я исполняю твоё желание, а ты взамен исполняешь мою мечту. Эта сделка выгоднее для меня, чем для тебя, — с деланной серьёзностью изрёк карг. — И я, право, опасаюсь, как бы ты не передумала.

— Я не передумаю! — поспешила заверить его раскрасневшаяся девочка.

— Вот и хорошо, мы договорились, — довольно резюмировал он, поглаживая лапой брюхо.

Делия молчала. Ей было и приятно и стыдно одновременно.

— Ну, пойдём, нам ещё нужна чешуя к'маргута, — пробурчал каргнорианец, и девочка, слетев с табурета, побежала за ним.

Когда же через двадцать минут она покинула обитель Балфишрейна, вряд ли кто-то из встречных прохожих мог подумать, что этот милый ребёнок с сияющими глазами идёт не к подружке на день рождения, а травить врага почти собственноручно изготовленным ядом.

Найти убогое пристанище Райса не составило труда. Всего через час после того как она покинула площадь перед домом ан Темиар, Делия стояла у витрины лавки с банальным названием «Волшебная лампа» и сквозь чуть мутное, поделенное на квадратики стекло рассматривала произведения рук своего первого в жизни врага.

Они не понравились ей. Ясно было, что Райс делает их исключительно ради денег, а уж никак не из любви к искусству, и презирает свои поделки так же, как и тех, кому они предназначаются. Видимо, ничего лучшего, по его мнению, «проклятые хвостатые рабовладельцы» и их «добровольные рабы» не заслуживали. Но надо же было бедному магу что-то кушать? И Делия надеялась, что какое-нибудь кушанье, а лучше питьё, найдётся в его доме, ведь, чтобы войти в этот дом, она впервые в жизни совершила кражу… или даже грабёж? Это оказалось удивительно просто — подкрасться к ничего не замечающему в порыве красноречия магу и обчистить один из его карманов, осторожно вытянув из него ключи заклинанием левитации…

Делия с гордостью и трепетом держала в руке хитрый длинный ключ адорской работы. Она помедлила, изучая наложенные на дверь заклятия, но ничего опасного не обнаружила — видимо, хозяин лавки не полагался на магию, зная, что он и вполовину не так силён в ней как большая часть местных воров. Поэтому в доме Райса была надёжная дверь и замок, который вряд ли поддался бы даже опытному взломщику.

Зажатый в детской ладошке ключ беззвучно вошёл в скважину. Что-то щёлкнуло в деревянной толщи двери, и сердце Делии упало. Она только что сделала страшную вещь — вторглась в чужой дом, а это похуже всякой карманной кражи. Но чувство стыда исчезло так же быстро, как и появилось, и девочка, стрельнув глазами по сторонам, скользнула в темноту дома.

В пробравшемся вслед за ней солнечном луче кружились пылинки. Делия с тоской посмотрела на них, притворила дверь — и золотые светлячки исчезли, а вместе с ними исчезли и звуки улицы. Дом погрузился в жаркую, душную тишину. У Делии мигом пересохло во рту. Шершавым языком она облизала губы и всё же медленно двинулась вперёд, стараясь не скрипнуть половицей и не задеть что-нибудь из хлама, занимающего все столы, полки, стулья, этажерки и прилавки.

Она пробежала взглядом по кособоким лампам, рассевшимся на полках рядами уродливых огнедышащих чудищ с закопчённой, нелепо вздыбившейся чешуёй. «А ведь мог бы лучше!» — неожиданно для самой себя подумала девочка.

У левой стены, на потрескавшемся грязном прилавке, Делия заметила большую чашку с какой-то коричневой жидкостью. На её поверхности, затянутой тонкой радужной плёнкой плавало несколько волосков, похожих на шерсть какого-то мелкого животного. «Уж не завёл ли Райс собачку в знак протеста?» — хихикнула про себя девочка. Сунув в чашку нос, она убедилась, что это был просто крепкий старый чай. Выливать в него своё снадобье Делия не стала — вряд ли даже такой человек, как Райс, решится допить эту гадость. Вдобавок ей не хотелось оставлять отраву в этой комнате, ведь сюда могли зайти покупатели.

Девочка огляделась. В каждой стене магазина было по двери; та, что находилась напротив входа, косо прикрытая рыжеватой вылинявшей тканью, оказалась заколоченной. Оставались две. Делия решила начать с той, что за прилавком. Приоткрыв её, девочка увидела мастерскую, захламлённую ещё больше, чем магазин. Там было просто страшно ходить, и си'алай плавно, чтобы не спровоцировать обвал, прикрыла эту дверь и направилась к противоположной.

Она тоже оказалась незапертой, хотя личинка замка и темнела под облупившейся ручкой. С обратной стороны торчал ключ. «Не запереть ли?» — мелькнуло в голове девочки, но она не решилась сделать это и шагнула в темноту. Уютный тёплый мрак, окутавший си'алай неведомо почему придал сил и решимости. Делия улыбнулась этой странной, доброй тьме и вдруг присела — ей почудилось, что что-то мягкое, пушистое коснулось лодыжки. Осторожно, с сильно бьющимся сердцем, девочка ощупала ногу. Пятнышко шелковистого тепла перетекло на руку, и тут Делия не выдержала: щёлкнув пальцами, она выпалила заклинание, и коридор осветился.

Девочка задрала рукав и уставилась на своё запястье. На мгновение ей почудилось, что оно окутано какой-то сероватой дымкой, но стоило моргнуть — и видение исчезло вместе с ощущением прикосновения. Быть может, оно было лишь игрой света? Делия подозрительно посмотрела на созданный ею светильник. Он, словно маленький костёр, «вверх дровами» пылал на потолке, крупные искры срывались с его язычков и падали на пол. Потирая руку, девочка оглянулась по сторонам — ничего подозрительного. Разве что совсем рядом, у самых её ног, в стене виднелась небольшая трещина, затянутая паутиной. Наверное, её-то она и коснулась, хотя принять противные, клейкие нити за нежный мех… Впрочем — какая разница? Ничего опасного вокруг не было заметно, и, потушив огонь, Делия пошла дальше.

Быстрыми мягкими шажками девочка пронеслась по коридору, дивясь собственной ловкости (ни единого звука не донеслось из-под её ступней), и, неизвестно зачем пригнувшись, юркнула в дверь налево.

В комнате без окон горело сразу несколько ламп. Их мерцающий свет — желтый, оранжевый, красный — лоскутной тканью ложился на великое множество книг, тетрадей и отдельных листков: исписанных и чистых, сложенных аккуратными пачками и раскиданных по вытертому ковру, скомканных, порванных в мелкие клочки, а то и опалённых. Заглянув в примостившийся у ножки стола медный таз, Делия снова подумала о хищном питомце: то, что алело на дне посудины, показалось ей недоеденной птичкой-огнехвосткой. Приглядевшись, девочка поняла, что ошиблась — принятое ею за растерзанную тушку оказалось всего-навсего разбитой чернильницей с красной тушью, припорошенной множеством сломанный перьев. «Как это там говорят про глаза страха?» — ехидно осведомилась у самой себя Делия и скользнула взглядом по крышке стола, покрытой липким, даже на вид, стеклом. В центре его лежало письмо. Оно было настолько пропитано яростью, что если бы буквы в нём тряслись хотя бы вполовину того, как трясся от ненависти его автор, то они непременно попадали бы со строчек, и Делия уже ничего не смогла бы прочитать. Пробежав письмо глазами, она так толком ничего и не поняла, но злобные выпады в сторону алаев подхлестнули её желание напакостить автору.

Тут внимание Делии привлекла початая бутылка дорогого вина, которой вроде бы, было совсем не место в обители презирающего роскошь мага. Она стояла на краешке стола рядом с четвёркой изящных и на удивление чистых бокалов. «Бедненькие, как же вас сюда занесло»? — подумала Делия.

Количество бокалов смутило девочку: она ведь хотела отравить одного Райса, а он, кажется, ожидал гостей. Делия потопталась на месте и решив, что вряд ли те, кто может распивать вино в компании Райса, многим его лучше, достала пузырёк с ядом, откупорила бутылку и…

Мама всегда говорила Делии, что таких, как Райс, надо просто пожалеть, но вот этого мага ей было почему-то совсем не жаль, как она ни старалась. Ну ни капельки! В результате Делия вздохнула и со словами: «Зло, причинённое злу, есть добро», — вылила содержимое флакона в бутылку. Заткнув пробку, она обернула бутылку краешком плаща, несколько раз встряхнула, перемешивая зелье, а потом, поднеся непрозрачную бутыль поближе к глазам, подозрительно заглянула в горлышко: не светится ли вино в магическом спектре, не обманул ли её старый змей? Но нет — внутри было темным-темно и пахло только спелыми тамками. Делия довольно хмыкнула: так тебе и надо, грубиян неблагодарный!

То, что она сейчас делала, ей очень нравилось. И чувство близкой опасности, которое взъерошивало шерсть на её ушках и хвосте, и сладкое ощущение от того, что можно не только перечить взрослому, но и наказать его, потому что он хоть и взрослый, а всё равно подлый, бессовестный дурак, — были восхитительны. В ней проснулась природная алайская любовь к проказам. Девочка подумала, что лопнет, если не сделает что-нибудь ещё… столь же выдающееся.

Тут на глаза ей снова попалось письмо. Рядом лежало перо. Судя по всему, оно было волшебное, одно из тех, которые не надо обмакивать в чернильницу. Вид его вызвал на лице Делии озорную улыбку.

Девочке понадобилось всего несколько секунд, чтобы наложить на вечное перышко пришедшее на ум заклинание. Имлае, её учительница, рассказывала, что раньше таким простым волшебством пользовались, чтобы передавать секретные сообщения. Теперь Делии нужно было придумать и написать на чём-нибудь то, что должно было явиться глазам его хозяина, когда тот вздумает воспользоваться пером. Это оказалось труднее, чем колдовать. Делия была слишком вежливой девочкой, чтобы ругнуться так, как он заслуживал. Она понимала, что нравоучительный детский лепет, который приходил ей на ум, не произведёт на негодяя никакого впечатления. Эх, если бы здесь был тот, рыжий, с соседней улицы! Вот уж кто точно нашёл бы, что написать…

Тут Делия замерла, обратившись в слух: из смежной комнаты, пустой, как ей показалось, когда она заглядывала туда, донёсся приглушённый голос. Сама не понимая, что делает, девочка побежала на него. Голос шёл из-за толстого ковра, собирающего пыль на стене напротив входа. Делия нырнула под него… и уткнулась носом в каменную кладку. За ней послышались шаги. С бешено бьющимся сердцем девочка выскользнула наружу и тут же шмыгнула за диван. Под ногами у неё что-то копошилось, но Делии до этого не было ровным счётом никакого дела.

Громыхнуло — видимо, открылась секретная дверь. Кто-то торопливо прошёл мимо Делии. Затем всё стихло. Си'алай почти физически ощущала, что потайной проход остался открытым, он манил её, у неё прямо щекотало сердце от желания проникнуть в тайну логова Райса. Делия боролась с этим чувством. Боролась… и проиграла. Ноги сами отнесли её за ковёр.

Она оказалась в тёмном наклонном коридоре, пол которого местами переходил в лестницы с сильно истёртыми ступенями. Вдоль стен были расставлены какие-то завешенные тряпками вещи, чернела пара ниш, куда в крайнем случае всегда можно было юркнуть и прикрыться плащом. Да и кто заметит маленькую алайку среди такого-то хлама? Решившись, Делия крадучись пошла дальше.

Впереди блеснула узкая полоска красного света — приоткрытая дверь. Девочка стала ступать ещё осторожнее.

— Ты уже получил доказательства! Неужели тебя не прельщает та сила, которую ты ощутил? Та власть над событиями, которую она тебе дала? — вдруг выполз в коридор чей-то шипящий голос. Говорил не танай это Делия поняла сразу, и было в этом голосе что-то очень нехорошее.

— Прельщает, — напыщенно ответил не кто иной как Райс. — Но и не хочу оказаться марионеткой в чьих-то руках. Я должен знать, на что иду и не окажусь ли вовлечённым в ещё более порочную систему, чем та, с которой я тут сражался!

Собеседник ламповщика издал непередаваемый жуткий звук, будто кто-то плеснул водой на раскалённые угли. Делия, стоявшая почти у самой двери, невольно попятилась. И в самое время — за спиной у неё послышались шаги. Выругав себя за беспечность, Делия шмыгнула в примеченную заранее нишу в стене, прикрытую толстым занавесом. В спину ей врезались шаткие полки. Девочка втянула живот: места было очень мало и стоит ей вздохнуть поглубже, как она всколыхнёт ткань. Шаги приближались. Они были довольно лёгкие, похоже женские. Что-то тихо звякнуло. «Словно мама после ужина несёт чашки на нашем серебряном подносе», — подумала Делия и едва не всхлипнула: ну почему, почему она сейчас не дома, а здесь?! «Потому что тебе это нравится, дурёха!» — оборвала она собственные причитания и, когда незнакомка прошла мимо её убежища, позволила себе осторожно глянуть ей вслед через щёлку между пыльными занавесями. Что-то в её походке показалось Делии неприятно знакомым. Но прежде чем си'алай успела разобраться в своих чувствах, женщина уже скрылась в комнате, опять неплотно, пинком прикрыв дверь. «Уж не за моим ли вином она ходила?», — подумала девочка, выбираясь из своего укрытия, и удивилась, насколько незначительной вдруг показалась ей собственная месть. Что-то неизмеримо более важное произошло в этом подвале совсем недавно, и Делии было ужасно обидно, что она всё пропустила. Снова подобравшись к двери, она прислушалась, горя желанием наверстать упущенное.

Увы, это ей не удалось. Самым удручающим было то, что язык, на который перешли собравшиеся, когда к ним присоединилась женщина, был знаком Делии, но именно знаком — на нём говорили в Дирхдааре, на родине её родителей, которую они спешно покинули десять лет назад. Она понимала лишь редкие слова, да и то сомневалась — правильно ли. Раздосадованная, она заглянула в дверную щёлку… и застыла как вкопанная. Женщина с подносом оказалась её собственной тёткой! Никогда Делия не видела её такой цветущей, такой торжествующей как сейчас, когда она разливала по бокалам отравленное племянницей вино.

Райс тоже имел весьма довольный, хотя и встрёпанный вид. Торговец лампами расположился в огромном кресле, таком глубоком, что, казалось, убери он руки, судорожно вцепившиеся в потёртые подлокотники, он тут же утонет в этом бархатном омуте. А разговаривал он с… с каким-то жутким существом (уж не харнианцем ли?) вырастающим прямо из пламени камина.

— Аниаллу?! Отзывчивость и милосердие? Ты шутишь? — зачем-то перейдя на всеобщий язык, воскликнул Райс. — Даже тогда, когда я напал на её подругу, эта Тень богини не пыталась спасти её, охваченную пламенем. Вы думаете, она стала ловить меня, причинившего боль якобы близкому ей существу? Не-ет! — воздев палец к потолку проорал он. — Нет, эта синеглазая тварь бросилась спасать бездушные вещи — книжки на полках. Вот истинное лицо её породы! Вкусная еда, удобная мебель и роскошные платья — вот их истинная религия, их мораль, суть всей их расы! — Райс буквально плевался от негодования.

Делия ощутила укол совести, но, увы для оратора, отнюдь не потому, что Райс раскрыл ей глаза на порочную сущность её новой расы. Девочка совершила совсем другое открытие, как раз из тех, которые мало понравились бы этому волшебнику, его шайке и… и особенно — вон тому живодёру-ветеринару, едва не погубившему её кошку, что устроился в углу комнаты.

Она вспомнила разговор с Невеаной, как обвинила её в жестокости из-за того, что та предложила гнать в шею из города всякую дрянь. Глядя теперь на свою тётку, которую по прибытии в Бриаэллар не подвергли положенным многочисленным проверкам наверняка именно потому, что она родственница си'алай и не может представлять опасности для любимого города, девочка неожиданно болезненно осознала правоту Невеаны и… собственную глупость.

Чтобы заглушить голос так некстати пробудившейся совести, который звучал всё громче и громче с каждой ответной репликой товарищей Райса на его проникновенную речь, она принялась прикидывать, что стоит больше: алайское тело или один из малиновых шкафов в ан Камианской библиотеке с учётом его содержимого. Выходило, что шкаф несравнимо дороже. Значит, Аниаллу поступила совершенно правильно, спасая его, а не подругу. В том, что сианай Аниаллу, перед тем как броситься тушить шкафы, избавила Теолу от боли, Делия ни минуты не сомневалась.

Она попробовала поставить себя на место Алу, а вместо Олы представить одного из своих родителей. Делия вздохнула — конечно, ей и в голову не пришло бы думать о вещах, сколько бы они ни стоили, когда близкие в беде. Но ведь и она сама — не опытная сианай, способная трезво рассуждать в подобной ситуации, а маленькая впечатлительная девочка, да и мама с папой — не алаи, давно привыкшие умирать и возвращаться к жизни.

— Но теперь, теперь всё изменится! — внезапно истошно завопил Райс, вернув её в реальность. — Они, такие прозорливые, всезнающие кошки упустили момент, когда могли бы остановить нас. Мы больше не будем прятаться, осторожничать и мириться! Мир изменится — мы заставим его измениться! — и это им, им придётся идти с нами на компромисс. Они будут медленно отползать в сырые, зловонные щели, где этим мохнатым гадинам самое место, — прошипел он, но на этом не остановился: — И так будет не только с кошками, но и со всеми, кто помогал им или добровольно дал опоить себя их сладкой отравой! Со всеми этими аглинорцами, адорами всякими, анлиморцами и протуманенными долинниками!

Делия поморщилась и безмолвно ругнула себя за несобранность. Только подумать — в паре шагов от неё распинается злобный враг всего алайского, а она стоит тут, посреди коридора, перед незапертой (даже приоткрытой!) дверью и, как полная дура, рассуждает о стоимости каких-то шкафов! Стыд и позор…

Стыд… Да ни разу в жизни Делии не было так стыдно, как сейчас, когда она смотрела на свою тётку, аплодирующую этому ничтожеству. Кому нужно было это милосердие, этот глупый жест благородства, который был на руку исключительно врагу?! Никому… Он был сделан из расположения к ней новоиспеченной си'алай, и вот чем всё обернулось! Делия была готова разрыдаться, но глаза её оставались сухими и горячими, ведь теперь она алайка, а алаи не умеют плакать. Но зато кошки Аласаис умеют признавать и исправлять свои ошибки. А ещё, иногда, если они очень постараются, им удаётся извлечь выгоду даже из оплошности. Нет, не зря всё-таки она пришла сюда! Ведь не пойди она травить Райса, никто бы так и не узнал, кто поджёг Теолу, не говоря уж о том, что затевают здесь эти заговорщики.

— О-о, я так понимаю, что ты решился принять наше предложение, Райс… Тогда возьми это в знак нашего договора, — торжественно предложило огненное существо и, словно из складок плаща, выудило из языков пламени, пляшущих вокруг него, длинный предмет.

Делия успела увидеть только, что формой он похож на посохи, которые получают окончившие Линдоргскую Академию новоиспечённые волшебники. Но эти посохи (их показывали Делии в музее) не излучали такого потока магической энергии. Он буквально ослепил девочку. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, сияние предмета в руках Райса стало уже значительно слабее. Оно, словно алая жидкость из стеклянной трубки, перетекло из посоха в глазницы мага. Райс поглаживал прозрачную поверхность опухшими пальцами, которые настолько мерзко, алчно подрагивали, что Делия скривилась.

— Да, теперь я вижу… — пробормотал Райс. — Я слишком долго колебался, непростительно долго… теперь я вижу…

Делия пыталась понять, что такое он видит, но никаких хоть сколько-нибудь правдоподобных догадок в голову не приходило. Посох в руках Райса снова ярко вспыхнул, девочка опять была вынуждена зажмуриться и вдруг полетела вперёд словно кто-то толкнул её в спину. Дверь распахнулась, Делия ввалилась в комнату и, проехав на корточках под столом, почти врезалась в ноги ламповщика. Стоя на четвереньках, си'алай ошеломлённо озиралась по сторонам. Огненный шипун исчез из камина, в пасти которого вместо пламени теперь переливалась плёнка портала.

— Делия? Что ты здесь делаешь?! — первой пришла в себя Линра и угрожающе нагнулась к племяннице.

— Это что ты здесь делаешь?! — выбравшись из-под стола, в тон ей ответила девочка. Она вся вытянулась, даже встала на цыпочки и приблизила лицо к лицу тётки.

Та отпрянула, словно свет из широко распахнутых глаз Делии обжег её, но взяла себя в руки и неспешно опустилась в скрипучее кресло, вопросительно глядя на Райса. Маг, криво усмехаясь, не сводил глаз со своей добычи.

— Вот, полюбуйтесь: они нагло врут, шпионят. Я бы сказал, что они ещё и стравливают между собой родню, но увы, вижу, что передо мной уже не ваша племянница, бедная моя Линра!

— Райс, она же совсем маленькая, ребёнок ещё, — немного смущенно проговорил ветеринар Нирл.

— Маленькая? — гневно прошипел маг. — Неважно, велик сосуд или мал, если вино в нём ядовито настолько, что губит и одна его капля. Мы должны или очистить содержимое от отравы, или уничтожить его!

Тут Делии стало по-настоящему страшно: Райс как будто разгадал её намерение отравить его.

— То, что для одного — яд для другого — лекарство. Не нравится — не пей! — собравшись с духом, воскликнула она, решив тянуть время: в любой момент могла подействовать подмешанная ею в вино не аллегорическая, а вполне реальная отрава, и тогда этим троим придётся туго.

— Меня, как видишь, ваше варево не берёт, и я ещё могу трезво мыслить, — не подозревая, насколько двусмысленны его слова, похвастался Райс. — Но ты опять лжешь: вы же сами заставляете нас делать это!

Делия собралась было ответить, но маг вдруг сказал:

— Впрочем, у нас ещё будет время обсудить это, много времени. Он обернулся к Линре и печально прошептал:

— Они лишили её самого детства, самой чистоты, но ещё не поздно: противоядие есть, и я дам ей его.

— Ты хочешь забрать её с собой? — спокойно спросила тётка, глядя мимо Делии на своего «учителя». — Что ж, здесь мы всё равно её оставить не можем: её найдут, и мы все погибнем. — Линра просто светилась, ей явно хотелось сбагрить девочку куда подальше.

Племянницу же перспектива путешествия с Райсом отнюдь на радовала. Ощущение безнадёжности, оторванности от Бриаэллара Делия списала на простой страх и, поборов это постыдное чувство, заставила себя действовать. Продолжая нервно теребить плащ руки девочки стали постепенно перемещаться за спину.

— Налри! НАЛРИ АНИА ТЕМРИ! — заорала она, и видимо от страха, ей удалось заклинание, которое ну никак не должно было получиться. Вверх по сапогам мага с треском поползли инистые стрелы, но, к несчастью для Делии, Райс не обратил на это никакого внимания. Прекрасно понимая, что эта часть её плана не удалась, Делия всё же попыталась осуществить задуманное. Она взвилась в воздух и вдруг заметила, что летит не к двери, а вверх, подхваченная каким-то странным горячим потоком. Пребольно ударившись о потолок, Делия ещё и напоролась на что-то боком. Она шмякнулась на пол, дверь перед её носом с грохотом захлопнулась, и массивный засов, зло лязгнув, вошёл в петли. Его окружило красное сияние, металл, расплавившись прямо на глазах, так же мгновенно застыл, превратившись в бесформенную блямбу и перекрыв девочке последний путь к бегству. Спасаясь от жгучей боли, Делия обернулась кошкой. Она зашипела, сгорбилась, уши её прижались. На негнущихся, словно деревянных лапах она начала медленно, боком отступать за стол…

Что было с ней дальше, девочка помнила плохо. Она металась по подвалу, прыгала на стены, с остервенением когтила всё подряд. Кто-то схватил её за шкирку, но она резко поднырнула мордой под собственный живот, отпихнулась всеми четырьмя лапами и, перекатившись через голову, снова бросилась бежать. Кажется, она толкнула какую-то дверь и влетела в круглую комнату (хотя никаких дверей, кроме входной, раньше не приметила, да и те, кто позже обыскивал злополучный подвал, — тоже).

С низкого потолка на цепях свисали закопчённые плошки, в которых светилось что-то алое. Дым валил из них почему-то к полу, стелился по нему, почти полностью скрывая расставленные везде свечи. Они разлетались из-под обезумевших лап во все стороны, с глухим звуком ударялись о мебель и стены, ломались…

Что бы на самом деле ни случилось в потайном подвале Райса, закончилось это тем, что, подняв оглушённого котёнка за шиворот, как сумку за ручку, обозлённый всей этой постыдно-затянувшейся охотой маг уволок его через открытый в камине портал. Он даже не позаботился о том, как его союзники, замурованные за зачарованной дверью, будут выбираться из подвала.