"Игорь Гергенредер. Грозная птица галка (Сборник "Комбинации против Хода Истории", повесть 1) (про войну)" - читать интересную книгу автора

заночевала в нем, выслав дозор к деревне Кирюшкино, откуда противник,
получив подкрепление, мог угрожать нам заходом в тыл.
В дозоре: я, Шерапенков и еще четверо. Командует Чуносов. Мы залегли в
лесной полосе между полями, видя вдали перед собой редкие огоньки Кирюшкино.
Ночь нехолодная; сижу на земле, подстелив под себя сухую траву. Возле
меня оказывается Шерапенков.
- Бери, а? - протянул браунинг рукояткой вперед.
Я чуть не привстал от изумления: в его голосе - просительность.
- Ну, возьми, не злобься...
- Зачем?
- Дарю вроде как...
Сегодня он здорово помог, у меня уже нет к нему ненависти. Но не может
быть и дружелюбия. Для меня он - непостижимо темная, опасная фигура. Как
бесстыдно-спокойно объяснил, почему ему стало известно, что на нас идут
рабочие...
Отказываюсь от подарка. Он отошел, сел под дерево, слившись с ним. Меня
позвал Санек, спросил шепотом:
- Подкатывается?
Я рассказал. Санек разбил о колено вареное яйцо, сковыривает с него
скорлупу.
- Ну, скажи! Будто из Кутьковской слободы!
Недалеко от его родной деревни находится слобода Кутьковская. В давние
времена это было село. Когда отменяли крепостное право, жители села
потребовали лучшие помещичьи земли. Получив отказ, "встали в претензию" -
свою землю не пашут. Отправили кругом посыльных с подводами, чтобы выдавали
себя за погорельцев и собирали подаяние. Становились ямщиками, лесорубами,
шли по деревням плотничать, класть печки, отправлялись бурлачить, а то и
коней красть, разбойничать.
- С голодухи, зверюги, иной раз загинались, но поле пахать - не-е! Так
и доселе: кто шорник, кто жестянщик, кто торговлишкой пробавляется. Зато
гордости в каждом - во-о! - Санек, привстав с земли, поднял руку, показывая,
сколько гордости в каждом кутьковском жителе. - Скажешь ему: тебе ль
гордиться, голяк? Чего не пашешь? А он важно, чисто купец: "Почему я должен
на плохой земле сидеть, когда столько хорошей в дурацких руках плачет?"
- Уваженья требуют не по своему месту, - рассуждает Санек тоном
человека, уверенного, что его мысли неоспоримы. - Коли нет путевого
хозяйства, ты в жизни бултыхаешься, как котях в луже. С какой стати я должен
перед тобой
шапку сымать? А они полагают - должен. И любой вред могут засобачить
исподтишка.
Он говорит шепотом, к нашему разговору никто не прислушивается. Вячка
"выдвинулся" в поле - будто б получше следить за деревней, а сам, наверное,
дремлет. Другие: кто прохаживается, кто прилег на траву.
- Трое кутьковских служили со мной в Персии, - шепчет Санек. - Ну,
чисто враги для остальных! Уж как их учили ("учили" означало били), а все
без толку. Наверняка они за обиду - того... постреливали в спину во время
боя. Но никто их на месте не поймал.
Помолчав, продолжил совсем тихо:
- Твой дрючок в шапке - чисто таковский! Не гляди, что выручил. Завтра
может так же и под монастырь подвести. Эдак он свой нрав тешит: представляет