"Игорь Гергенредер. Грозная птица галка (Сборник "Комбинации против Хода Истории", повесть 1) (про войну)" - читать интересную книгу автора

Я спросил, что он думает о большевиках.
- Выжиги! Читал я ихи листки: всеобщее счастье, мол, дадим. Разве ж
счастье может быть всеобщее? Ты погляди, сколь горемык кругом: тьма-тьмущая!
Куда они денутся? А несчастные рожаться, што ль, перестанут? Одни дураки в
это счастье и верят, но, скажи, как много их! То-то отец-покойник говорил:
дураков в пашню не сеют, они сами плодятся.
- И как же ты, - сказал я, - это понимал и побежал к красным нашу
разведку выдавать?
Он глядит на меня в упор. Глаза ледяные, немигающие.
- Я на рыбалку собирался: сижу под сараем, лажу верши, а твой брат по
нашему двору туда-сюда, ляжками играет, распоряжается. Иди, мне говорит,
напои мою кобылу! Я говорю: разве вы, господин поручик, меня слугой наняли?
"Господин поручик..." Брат был подпоручиком. По армейскому неписаному
правилу, Шерапенков опустил приставку "под".
- А он... - в голосе Алексея - неизбывно-горчайшая обида, глаза
подернулись влагой, - он как сунет мне кулаком в спину, в больное место.
Здоров, сволочь! Я от боли упал. Ну, думаю, я тя обласкаю...
Помолчал, потупившись. Поднял на меня горящий взгляд.
- Если б можно было: мне трехлинейку - и ему! С десяти саженей -
"цельсь!"- Голос стал дрожливо-яростным, в уголках рта - пена. - По счету
"три"... Я б его сшиб! И нисколь бы не жалел, и хер бы с ним!
Последние слова меня резнули по нутру, точно глотнул чего-то кипящего.
Я поспешно окатился водой, стал одеваться.



У гусар один убитый, трое раненых, но скот возвращен в деревню.
Командир батальона уплатил хозяину за огромного вола, и наутро следующего
дня мы ели вожделенный суп со свежим мясом, густо приправленный картофелем и
крупой. Каждому досталось почти по два фунта говядины. Наевшись, мы
присолили оставшиеся куски и спрятали в вещевые мешки.
Утро пронизывающе-сырое, туманное, вот-вот посыплет мокрый снег. До
чего не хочется покидать натопленные избы! Но трубят сбор. Командир
батальона, пройдясь перед строем, вдруг называет фамилии: Шерапенкова и мою.
- За вчерашнее дело объявляю благодарность и всем ставлю в пример! -
обеими руками пожимает руку Алексею, потом мне, обдает душком самогона.
- Р-рад стар-раться! - Шерапенков крикнул это напирающе-грубо, точно
был начальником и выругал подчиненного.
Командир уставился в замешательстве. Я вытягиваюсь, с пылом выкрикиваю
положенные слова: вызываю довольную улыбку немолодого штабс-капитана.
Запоздало осознаю, что меня подхлестнул страх за Алексея.
Когда вернулись в строй, Вячка (он с вечера терпел, но так и не
пересилил любопытства) спросил Шерапенкова:
- Извиняюсь... не изволишь сказать, зачем ты вчера больше всех
старался?
- Если я пошел воевать, - с расстановкой проговорил Алексей, не двинув
головы в сторону Вячки, - то я воюю! - Это был тон повелителя. Билетов аж
икнул, встав на месте. Глядя на него, Санек загоготал.