"Игорь Гергенредер. Селение любви" - читать интересную книгу автора

храбрости. - Он восстал...


* * *


Бессолнечно-сырой, знобкий день весны. Тучи быстро скользят пластами
скопившегося холодного дыма. Беременная крестьянка бежит от усадьбы через
серое хлюпкое поле, и все пусто и напряжено вокруг. Взбежав на скат
лесистого холма, она едва устояла, разъезжаясь башмаками по талому снегу.
На округло-лысом взлобке высится состарившаяся сосна: сама внимательная
и сочувствующая отстраненность. Женщина обхватила дерево руками, как
большое, мирное, понятливое существо, и, словно убеждаясь в его
отзывчивости, вдыхает весенний чуть мозглый запах.
Ей надо видеть хутор, и она поворачивается неловко, трудно: сосна не
дает ей упасть навзничь, поддержав спину. Подрастающий нечастый сосняк не
скрывает усадьбу внизу на равнине: дом, коровник, другие хозяйственные
постройки. Открытая раскисшая земля по сторонам, овраг далеко справа, лес
еще дальше слева - все это безлюдное пространство оглаживается ворчанием
мотора, злящегося на унылое недружелюбие дороги. Грузовик, чей кузов тесно
усажен автоматчиками, похожими на слипшиеся торчком личинки, направляется к
хутору, расхлябанно раскачиваясь в зыбучей колее.
Проговорила безукоризненно внятная очередь - кузов выбросил обильную
россыпь личинок; над равниной заспешили коротенькие чеканные стуки. Они
оказались в ладу с посвистом ветра, что принялся ударять густыми рывками:
тучи, не поспевая за ним, рвались в клочья. Пули тихо-явственными щелчками,
твердыми и красивыми, впивались в поперечные жерди, в колья изгороди.
Разнесли в щепки ставни окон. Но в них все проблескивают почти невидные
нежно-бледные полоски - и на поле еще одна, а за нею другая личинка,
беспокойно повозившись, замирает скрюченно.
Следящую с холма крестьянку душит звонкий груз мгновений, разрывая
напором крови жилы висков. С остановившимся взглядом она осела к земле,
сползая спиной по коре дерева, и легла набок. Вблизи занято и отчужденно
шушукнула шальная пуля и унеслась с отзвуком заунывного напева. Неведомая
сила внутри женщины встревоженно действовала, создавая плотское воплощение
упрека и жестокого голода по выстрелу.
Аппаратик души с первого дня заключал в себе след прекрасных и
непреходящих вещей и перерабатывал то, чем его потчевали, не в шлак, а в
отрицание, увеличивающее силы переносить его. Письма матери поставили меня у
истока радуги, переброшенной в необычайное, и появилось, где брать блеск и
цвета, чтобы не чувствовать себя ничтожным перед дрянной мутью потемок. Из
развалин остановленных туч вышло светило, и на стонущее задымленное поле
пролился солнечный ливень. Я был на холме и превратил старую безучастную
сосну в маяк отчаянного дерзновения. Устроившись высоко на ветви, я скрыт
стволом. Мягко нажав на спуск, вызываю маленькую малиновую вспышку:
прозвучав тонко и томительно, крупица ярости убила сержанта на грязной
равнине...
При помощи снайперской винтовки я аккуратно прекращаю жизнедеятельность
личинок и гусениц. Старшина-гэбэшник укрывался за кузовом машины - от огня,
что вели из дома. Но мне с моего дерева видна сжавшаяся фигурка... Он