"Игорь Гергенредер. Селение любви" - читать интересную книгу автора

подыгрывала ей.
- Окончила институт, направили сюда. Вот и все.
"Вот и все..." - восторг душила суеверно вызываемая подозрительность к
избавлению, которое не может быть невероятно полным, и в трепете внутренней
шаткости я спросил окольно:
- Хорошо у вас в Саратове? Наверно, все лето в Волге купались?
В плотной зависимости от тяготеющего вопроса мужские фигуры сливались в
желто-бесформенную массу, что необъятно ширилась и алчно со всех сторон
обступала ее - такую грациозную в обидчивом замешательстве.
- Купалась в море. Каспийском. Мы с подругой ездили в Дербент.
- Дербент! - поспешно выразил я ей льстивую радость, упиваясь словом
"подруга" и горячо желая той всяческих благ.
- Мы жили на квартире... - Она объяснила: три глинобитных постройки и
ограда образуют четырехугольник с двором внутри, и над ним - крыша из
виноградных лоз. - Прелесть! Никогда такого не видала. Грозди свисают
наливные, увесистые...
Меня осенила пойманная в словах чувственность. Впечатление было глубоко
и остро и щедро окрашивало то, что я неутоляемо слушал.
Она сказала:
- Фруктовые деревья везде. Вода в море теплющая.
Я увидел плодоносящие сады, в чьей зелени тесно золотистым, оранжевым,
розовым фруктам. Она, в облачении Евы, притрагивается к ним, плоды касаются
ее губ, ее грудей... Над морем неотразимо приветлив взлет беззаботного неба,
заспанно-медлительные волны отсвечивают стеклом бутылочного цвета. Она,
извивно-лукавая, танцует на кромке берега, посылая мне взгляды...
- Где мы жили, ограда - настоящая каменная стена, оштукатуренная, -
сказала она с веселой уверенностью в том, что я поражусь.
И я поразился.
- Для Дербента это обычно - не забор, а беленая стена.
- Правда?
- Ну конечно! То же и ослики. Так их много! Идешь тенистой улицей, а к
дереву ослик привязан...
У ее квартирных хозяев осел в стойле отмахивался хвостом от мух. Любил
хлебные корки с солью и сахар: больше - колотый, потверже, чем рафинад.
Я представил, как осел большими губами глубокомысленно берет с ее
ладони кусок сахара:
- Дербент...
- Какие удивительные памятники истории! - она обрадована моей
заинтересованностью. - Крепостные стены, башни, ворота - шестого века!
Здание мечети - восьмого. Караван-сарай, бани - тоже древние.
- Это надо видеть... - умиленно говорю я и не сопротивляюсь
предвосхищениям будущего, которые полнятся блеском героики.
Воображение доставляет мне из прошлого превосходное горючее, и я
стремлюсь на сверкающий пьедестал - покоряясь гармонии между ласковым
бархатом и отточенным клинком.
- У матери в письме... было про моего отца - он такой был силач! - я
захлебнулся силой переживания. - В погреб провалился годовалый бычок - отец
обвязал его веревкой и вытащил! Один!
"Я выдержу ее взгляд", - подумал я, не подымая глаз.
- Он убивал их... - прошептал я, сладко ужасаясь безумию моей