"Игорь Гергенредер. Селение любви" - читать интересную книгу автора

- В следующий выходной поедем к Илье Абрамовичу - у него будет гостить
внучка его друга... э-ээ... Виолетта! Твоя ровесница. Чудесная девочка! У
нее ревматизм, она болезненно выглядит, но учится прекрасно. Умничка. И
какой голосок! Она станет певицей.
- Пле-е-вать мне! никуда я не поеду - ни к какой Виолетте...
Пр-р-ридумали... - бешенство не дало мне выкричать все, что хотелось.
Родька, поедая ломоть арбуза, глядел с непередаваемой тревожной
серьезностью. Евсей, демонстрируя сумрачную занятость, спросил Валтасара
отвлеченно:
- Хамса есть? Сооружу закусон. Без соленого - не дело...
Валтасар с каким-то странно-таинственным видом, точно приоткрывая нечто
крайне опасное, но ценное, зашептал мне:
- Ты отлично развился! Сбереженные от грязи чувства скопились, поперли
- и случился вывих. Это легко выправляется. Будешь переписываться с
Виолеттой, встречаться, вы повзрослеете - переживете ничем не омраченный...
э-ээ... не омраченное... черт!.. словом - момент... словом, как мы все
мечтаем, создадите прекрасную семью...
Меня поеживало биение удушливо-злой горячки, и внутренне зазмеившийся
сарказм вырвался неполно, но жадно:
- А я хочу... а-аа... создать семью с... с... - и я замолк.
Он взял только оболочку слов, не тронув подспудного, и махнул на меня
рукой с выражением: "После такой глупости о чем толковать?" Родька,
по-видимому, согласился с ним и, вдруг вспомнив, что сейчас это ему сойдет,
вытер влажный после арбуза рот рукавом, а руки - о штанины. Затем он
приступил к следующему виду наслаждений: достал тазик и мыло - пускать
мыльные пузыри.
Валтасар и Евсей делили застолье, ведя преувеличенно рассудительную,
медленную, разделяемую паузами речь об уникальности Кара-Богаз-Гола, о том,
как страдал на берегах Каспия Шевченко. Оба, выпивая, как-то странно заметно
играли лицевыми мускулами; звякали вилки. В то время как надрывное оживление
скручивало силу моих нервов в тугой жгут, нестерпимо болезненный при
малейшем новом впечатлении, Валтасар потянулся ко мне с печально
полураскрытыми губами. Он изнемогал в опьянении, что было так на него
непохоже:
- Только не пойми в том плане, что она не может тебя полюбить из-за
твоей ноги. Суть совсем не в том. Просто не может же она ждать, когда ты
повзрослеешь, получишь образование, начнешь самостоятельно зарабатывать... А
ныне тебе доступна лишь любовь на расстоянии, в глубине души. Люби,
пожалуйста! Но без троек! Любовь... э-ээ... в принципе, вдохновляет - так
закидай учителей пятерками, посвяти своей любимой будущую золотую медаль! -
он взял меня за плечи, прижался лбом к моему лбу: - Мысли о твоей ущербности
утопи в мозговой работе. Учись и достигай, и тогда станет неважно, хром ты
или у тебя ноги... я не знаю... как дубы... Будет важно, каков ты в твоем
избранном деле, вот на что будет смотреть умная женщина.
"Красивое ты явление, Пенцов", - она тогда сказала...
Блистательность воспоминания взвинтила во мне веру в улыбку самых
броских невероятий. Трогательность смятения обернулась некой заволокнутостью
сознания, что закономерно сопутствует выспренним абсурдам.
- А если она сейчас смотрит на меня так... как ты хотел сказать? -
адресовал я Валтасару с медоточивой, мне запомнилось, интонацией.