"Игорь Гергенредер. Близнецы в мимолётности (Повесть)" - читать интересную книгу автора

сдавленно и одичало выкрикивал натурально английское: "And go!" и с
презрительной развязностью сноба сыпал повторы.
Мы с Адом шли к столику Альбертыча, и я обозревал танцплощадку - от и до;
мы сели за столик, а взор мой всё не находил ни её, ни Старкова.
Альбертыч был в отглаженной белоснежной безрукавке: на ней отливали мягким
поблеском орденские планки и выданная ему весной медаль, которую выпустили
по случаю ста лет со дня рождения Ленина. Она не обрела впечатляющей
весомости в общественном сознании, и никто, кого я знал, ни за что не
приколол бы её к груди вместе с орденскими планками. Награждённые за войну
знали, как держать марку, и, разумеется, Альбертыч на признанный публичный
вкус выходил глуповатым. Не исключено, что только мы с Адом чувствовали
некое подтрунивание в его оригинальности. В День Победы, с болезненным видом
потирая затылок и кося на тебя глазом, он произносил: "Почтительные идут к
Вечному огню, а отболевшие - к цветущим травам, ульям и звонкоголосым
птицам". Позже я понял, что Альбертыч, может быть, был самым ироничным во
всей стране человеком.
Он поднял кружку с жиденьким "жигулёвским" и подмигнул мне и Аду:
- Пейте пиво пенное... а другого не желайте. - Между ним и Славиком стоял
графинчик.
Тут оркестр смолк, объявили следующий танец, мой слух ущучил:
- Что вы, что вы... не годна я для этого...
Меня молниеносно развернуло - Нинель со Старковым сидели в самом неудобном
месте, откуда не видно ни ансамбля, ни ночного озёрного пейзажа. Я сразу
понял, что это она настояла запрятаться в незавидном углу.
- Стара я для такого танца... спасибо.
Он что-то ей вякнул с ухмылочкой - она:
- Когда-то любила, а теперь, увы... разве что вальс...
И улыбнулась, как виноватая, которая даже не просит пощады.
Я отвернулся, пристукнул моей кружкой о кружку Ада, судорожными глотками
выпил всё пиво до дна и разневолил моё возмущение:
- До чего мне за эту приезжую обидно! Не знаю, за кого она этого фраера
дешёвого считает! Одни "извините!", "простите!"... Противно слышать! У самой
такие данные...
- Неординарный случай! - Альбертыч тяжко вздохнул и вдруг, будто
изумившись, вытаращился на меня: - Не на булку с кашей манной - претендует
он, бесштанный, на розан благоуханный...
- Идите вы! - психанул я. - Вам везде один смех! Я по-серьёзному: обидно
же - почему она такая, почему?
- От одинокости, - подал голос непьяный на этот раз Славик.
Я сдержался и выговорил ему терпеливо:
- С чего это вдруг - одинокость у такой красивой?
- Когда человек душевно травмирован, морально разочарован, красота лишь
обостряет контраст.
- Всё правильно, - одобрил Альбертыч, - давай обостримся! - И они со
Славиком опрокинули по рюмке, запили пивом. - Побывала девуля в переплёте,
обожглась, утратила трезвость и реальную оценку себя и окружающих.
Славик приблизил ко мне физиономию:
- Понимаешь... вот я формально не одинок, а фактически... Я нужен, но лишь
из-за этого! - и стал постукивать себя пальцами по лысине. - А эта
чернобровая нужна только - естественно и понятно - из-за чего, а человеку