"Игорь Гергенредер. Как Митенька попался" - читать интересную книгу автора

соком - сколь копил-то его. Тьфу ты, говорит, вы ж ведь это про водочку
дюпелёк тминную! Налью с удовольствием... Налил из графинчика две рюмочки,
свою опрокинул в рот, бородкой трясёт, ещё наливает, а Анютка свою
пригубляет: "Колос налит хлебный? До дождя простоит?" - "Это надо бригадиров
спросить. Сейчас пошлю".
Она: "Ха-ха-ха! - голыми грудками заколыхала торчливыми. - Я скорее
узнаю. У меня на стоячий колос - глаз соколиный! Да и всякий вздох и "ах!" -
завсегда о соколах. Скажите мне, кто вы? В чём слабы и в чём толковы? Может
статься, пустельга - мухобоечка туга? Сокол ли драхвачник? Или неудачник?"
Куприяныч щупает Митеньку - а тот вроде и не ёжился никогда. Куприяныч:
эк, привалило счастье-то! Только не подведи - а там хоть чего, но буду
ходатайствовать, чтобы и тебя, Митёк, приняли в партию. Анютке кричит:
"Правильно, товарищ-красавица, понимаете мужиков! Многие - пустельга. Я
каждую муху переписал у них и мухобойки укорочу! Но есть и ушлые, как птица
драхва, - однако ж и их раздрахваню..." Привстал, чёрный пиджак, железные
пуговицы, задом юлит.
Анютка потемнела глазками: "Мои балабоны оттого наслащёны, что на
драхву-девицу сокол вострится!" Куприяныч вкруг стола обежал, встал за её
спинку за голенькую, Митенькой бодает пышные: "Коли увидит Митенька, как для
него наслащено хорошо и этим не пичкают, а умеют с ложечки кормить - значит,
много полезна птица драхва, пусть и дале от соколов прячется, плодится себе,
не трону".
Встала Анютка, смех - бубенцов звончей; повернулась, зад выставила,
баловницы-ляжки развела. Сколь красоты! Красивей мака-цветка, слаще
персиков. "Дам ему сиропу - попей и полопай!" Куприяныч: "Ай, как говоришь
хорошо! Уж мой Митенька зачтёт тебе труды-соучастье. Хоть пока он не
партеец, совесть у него партейная... вишь, как тянется за ласковым словцом
под балабончики концом!"
"Ха-ха-ха! - Анютка-то, бубенчик. - На слова не поскуплюсь: ими
кончится, боюсь". На перину прилегла, на подушку грудками-то тугими,
окороками покрутила во всей красоте, приподняла слащёные, а ручки вдоль тела
нежного вытянула, ладошками вверх, пальчиками прищёлкивает. "Дай яблочки в
ручку - поважу на вздрючку. От моих ноготков - черенишко дубов!"
Куприяныч глядит: Митенька ёжиться не думает - и потерялся от счастья.
Хвать со стола яблоки, Анютке в ладошки сунул. Она тыквища повыше вздыбила,
чтоб были доступней межеулок и навздрючь-копытце - давали бы прельститься.
"Почмокай мой груздь! Языком потешь, да только не съешь!" Куприяныч цап со
стола груздь - пососал, почмокал и выплюнул. Дрожит весь, от Митеньки глаз
не оторвёт: ишь, мол, стоит как! Счастье оно и есть счастье...
Анютка Пудовочка голеньки крутыши, упружисты-томлёны, ещё выше взвела -
на дразнилки смела, ляжками поигрывает: "Намажь маслицем губки у моей
голубки, в сахар-мёд-роток затолкай хренок..." Куприяныч ложкой черп-черп
масло, мёд, сахар, тёртый хрен - и только Анютка успела сказать: "Надень
ватрушку на стоячу пушку!" - давай ей рот мазать: мёд, хрен, сахар пихать в
него... Тут его надоумил кто: "А стояча пушка - это ж Митенька!" Хвать со
стола ватрушку и на Митеньку насадил.
Анютка яблоки отшвырнула, отплевалась, бедненька красавица - с кем
досталось маяться. Поворачивается, а Куприяныч стоит с ватрушкой на пушке,
ждёт: чего дальше? Уж и доволен! До сих пор Митенька не съёжился-де.
Гордость играет.