"Игорь Гергенредер. Как Митенька попался" - читать интересную книгу автора

и так и сяк... Ишь, кумекает, а ведь не вникли мы в Куприяныча. Требовал,
чтоб на девушке не было жирку мироедского, а вон у Кабыриной балабончики
поболе чупятовских, а он - ничего. Разговор-то был даже длинней. Знать, надо
понять его наоборот: дать ему толщину. Чуется - Фалалей-то себе - против
толстых балабонов он не взбунтует. И налог перестанет накидывать, и, может,
забранное кое-чего вернёт...
Эх, Анютка улестит его!.. Анютка была такая молоденькая девчоночка:
личико красивенько да приветливо - чисто у деточки невинной. А уж окорока
толсты так толсты! Каждый с этакую бочечку: держи, мужик, на обеих руках. За
то её звали Анютка Пудовочка. А на сравнительные смотренья такую
красивенькую девушку не допускали. Уж больно роптали казачки со станицы
Сыртовской: чай, сравненье-то круглоты, а не величины, а Анютке, мол, за
одну величину первое место дадут. Размеры застят судьям глаза, до круглоты
других подарочков и не дойдёт. Так-то...
Её и послали к Куприянычу. Она как вошла: "Ах-ах, сколь
жареного-пареного на столе - от пару душно мне! Помогите сарафан снять..."
Куприяныч снял с неё - девчоночка во всей голой красе и повернись перед ним,
и качни лакомой сдобой. Он от вида такой пышной роскоши пенсне сронил, висят
на шнурке стёклышки.
Анютка Пудовочка плавным шажком к столу. Уж как балабоны крупны, белы
да трепетны, а стопочка маленька - прелесть! Розовые ноготки на ножках. А
всё голенькое тело до чего нежно - словно семь раз в сливках искупано, соком
мака-цветка умыто.
Она губки-вишню выпуклила, на грудки свои торчливые поддувает этак
невинно, лукавыми глазками улещивает Куприяныча.
"Чего встали-то удивлёны, милок-товарищ? Дале интересней будет..."
Он: "Хе-хе-хе, слышишь, Митёк, слышишь?"
Анютка на табуретке повернулась бочком, спинку прогнула, оттопыренный
крутыш ладошкой поглаживает - чисто детка! Вижу, говорит, пол у вас
мыт-скоблён, так положите дюжину овчин, поверх - четыре тулупа нагольных да
пару перин, да шёлковых подушек пяток... Мало что коммунизм - и любовь
предстоит как-никак.
Куприяныч, чёрный пиджак, козелком-резвуном с места сорвись. Нашёл всё,
сделал. Аптеку отворил, Митеньку на свободу - сам у стола с вилкой. "Можно,
уважаемая товарищ-девушка, положить вам в роточек вот этот кусочек? Видите,
тетерев - рачьим мясцом начинён, с изюмом запечён..."
Анютка - детка деточкой! - открыла роточек, съела кусочек, а Куприяныч
до голенького балабона касается: Митенька, мол, она не кусается. А тот
осмелел! Куприянычу аж не верится: развёл полы пиджака, кажет его, а Анютка
глазками по столу невинными повела - младенец! "Это чтой-то у вас за
графинчик? Горлышко - писюлёк". - "А в нём водочка дюпелёк!" - "Ай, слыхала!
Любит дюпель сладкий - на рачка кто падкий. Но беда со старичком - не идёт
ему рачком. Кто тягучий дюпель пьёт, тот рачком не достаёт. Его хлопоты
пусты, коли тыквицы толсты". И велит Куприянычу сесть напротив неё.
А он: "Что вы о еде всё да о еде? Рачка не достанет, велю ещё сварить.
А сладки тыквочки - какими хотите толстыми ломтями режьте! Творожку кладите
на них, или я вам положу?" Анютка: "Ха-ха-ха!" Ножку под столом вытянула
голенькую и мизинчиком Митеньку по носу: "Пролей-ка из писюлька тягучего
дюпелька!"
Куприяныч: "М-м-мы!" - замычал-зажмурился; чуть-чуть не расстался с