"Игорь Гергенредер. Как Митенька попался" - читать интересную книгу автора

"Вы на него не топайте, не нарушайте связи с коммунизмом". Куприяныч так и
сел на корточки. Глядит на Фалалееву маковку-сиротку - и задышал тяжело: аж
слюна выступила на губах.
Фалалей говорит: "То-то и есть! Уж как я, сирота голый, коммунизма
хочу, а мой часовой ещё сиротливей: вишь, стоит-ждёт. Головёнка тверда как
камушек - до чего преданна! Дави-крути, а от своего не откажется. И
коммунизм из своей будущей дали видит это. Как осиротели-оголились ради
него - суслик от голодухи с поля в избу прибежал и ещё боле часового ждёт
коммунизма: прыгает выше головки. Потому, Митрий, коммунизм и подаёт нам,
сиротам, вкусного да сладкого от своей будущей сытости, и ты на этом наших
сиротинок не укоротишь!"
А сиротинка-то длинна-высоконька, не увалиста - крутобоконька.
Куприяныч: "Что за разговоры? Да я по всей строгости покажу тебе..."
Фалалей встал: "Вот она вся наша обчая строгость. Показываю!" И ведро с
водой на часового повесил. Пусть, мол, глядит любая проверка - я могу очень
строго доказать нужное насчёт того-сего... Только чтоб в проверяющих были
опытные коммунистки!
Глядит Куприяныч, как часовой держит полнёхонько ведро: а коли, мол, в
самом деле докажет? Какие ещё попадутся проверяющие коммунистки... Боялся он
проверок.
Ушёл - и опять накидывает налог. В окошки заглядывает: а наши едят себе
и едят. Ох, едят! Голые, а отрыжка слышна, а ложки-то стучат. Ну, как их
словить на чём? Стал под окном слушать. Баба говорит: "Поели, а теперь
давай, муженёк, сладкого..." А мужик: "Не-е! так будем спать. Не то
коммунизм подумает: своё, мол, сладкое у них хорошо и не подаст нам".
Пробирается Куприяныч под другое окошко. Слышит, баба: "Поели-то - ах!
а теперь посластиться бы!" А мужик: "И то верно. Уж как сыты коммунизмом,
вкусным да сладким, - поучим-ка его сладок кисель варить, дадим сиропу..." И
пустили обчий вздох да частый "ох", ненасытный перепёх; слышно, как
помахиваются.
А Куприяныч, чёрный пиджак, бородка клинцом - глядит гордецом. Словил!
Бегом к себе и берёт на карандаш: похваляются, мол, что сам коммунизм учат -
ловить хреном случай. Вишь, посягательство и на коммунизм, и на женщину, и
на её навздрючь-копытце. Вызову отряд ГПУ - научат их, как учить
коммунизм...
Писать ловок, Куприяныч-то. Читает-любуется сквозь стёклышки-пенсне. И,
видать, не зря они на нём. "Учат коммунизм..." - сквозь пенсне-то читает, и
приходит ему мысль: а ну как проверка поймёт вовсе не так, а эдак? Не то
что, мол, наглецы хотят научить коммунизм похабному киселю, а просто люди
вникают в него - учатся?
Скажут: а какой-такой ты голубь - недоволен, что в селе коммунизм
постигают? Ай да сизарик! А дальше-то знамо, чего с голубями делают...
Куприяныч лоб трёт, бородёнку теребит. Это что ж - на себя самого чуть
не вызвал ГПУ? Ишь, запутала деревня: голый разврат, карандаш невпопад!
Надо приписать: посягают на коммунизм, как на беззащитное сердце, меж
бабьих ляжек, мол, дверца, запри задвижкой, повтори с излишкой, будет кисель
густенёк - и хозяйка сыта, и гостенёк, хрен заботливо ращён на кисель
переслащён...
Только разохотился писать-строчить - э-ээ, думает, а как проверка-то
скажет: у этого голубя есть мнения, что коммунизм, беззащитное сердце,