"Игорь Гергенредер. Как Митенька попался" - читать интересную книгу автора

щупают, а ни у одного не набрякнет. Чай, сами-то видите..." А
рыжи-кудреваты: "Ха-ха, не купишь?! Они концами бородёнок промеж
балабончиков щекочут! Мы не выносим, а ваши-то терпят. Тем и покупают".
Споры, перебранки, а как кончить дело без возражений - не знали.
Так докатилось до Москвы, до Питера. Когда после царя Керенский получал
власть, в числе другого присягал: не петь, мол, про кудри рыжие, зелёные
глаза. По всему, дескать, видать - у поиковских чернобровых зады круглее!..
А как большевики его убрали, все наши сравненья были взяты под пересмотр. На
то, мол, и необходима народу советская-то власть!
Прислали к нам Куприяныча - с портфелем декретов, а не хренов
подогретых. Лишь прибыл речистый - тут же решимость казать. Я, говорит,
доведу вас до дела! Черняв-худенёк, бородёнка клинцом, глядит удальцом, на
глазах - стёклышки-пенсне. В самые жары ходит в чёрном пиджаке суконном,
пуговицы белого железа. Тело-то не потеет, а только руки. Девушки перед ним
в сарафанчиках лёгких - верть-верть балабончиками: ну, приложит он ладонь? А
Куприяныч им только руки пожимает: "Да, товарищ, вот-вот начнём. По
порядку!"
Девушки: "Фу! И что это оно такое?.." А и началось. Накинул первый
налог - не стало у нас самаркандских покрывал малиновых. Накинул второй -
нету и рубашечек беленьких, голубых кружевцов. А там и перстеньки, и
козловые башмачки фиглярные - тю-тю... Но Куприяныч всё накидывает и
накидывает; рыщет по деревне: и когда-де они перестанут рассольник с
гусиными шейками есть?
А наши всё исхитряются - едят. Старый мужик Фалалей к Куприянычу
пришёл: "Ты, Митрий, на вкусном и сладком нас не укоротишь!" - "Да ну?" -
"Мы, помимо тебя, найдём обчий язык с коммунизмом". - "Ты куда это заводишь,
гражданин?" - и как заблистали-то стёклышки-пенсне! А у Фалалея глаза под
бровями-космами глубоконько сидят, волоса-бородища не стрижены сроду; крепок
телом - чугун. Одни портки холщовы на нём, спереди и сзади - прорехи.
"Ты скажи, Митрий, коммунизм - он без всякого такого?" - "Без чего?" -
"Ну, тебе, чай, лучше знать. Иль, может, скажешь - со всяким он, с
таким-разэтаким..." - "Цыц, гражданин, ты что? Коммунизм - он без всякого!"
Фалалей исподлобья глядит, эдака косматая башка. "Стало быть,
коммунизм - голый". - "Чего?" А Фалалей: "Иль скажешь, к нему подмешано
чего - к примеру, от хлыстов?"
Куприяныч как заорёт. Фалалей: "Ну-ну, голый он, голый - успокойся. И
мы как станем голые, так и найдём с ним обчий язык, и он своих сирот не
покинет. Голое-то всегда пару ищет". А в прореху портков этака сиротинка
видна - тесто ею катать.
Ну, Куприяныч набавляет налог, а в окошко заглянет - наши, на-кось,
блины со сметаной едят, к рассольнику-то. Что ты будешь делать? Сексотов
завёл, премии сулит: не выходят ли, мол, из положения тихомолком, по ночам?
Сексоты: так и есть! И шепчут про Фалалея.
Стемнело - Куприяныч по деревне летит. Бородка клином вперёд, ненависть
наружу прёт. Эдак кругов пять рысканул вокруг Фалалеевой избы. Петляет,
караулит. Ворвался. А Фалалей сидит посередь избы, на полу некрашеном - гол
как сокол. Сиротинка колом-рычагом вторчь, а рядом-то - суслик. Подпрыгивает
выше оголовка, суслик-то.
Куприяныч: "Хе-хе, гражданин, взяли мы вас на деле!.. - ладошки
потирает. - Делайте признание". И на суслика сапогами топ-топ. А Фалалей: