"Игорь Гергенредер. Как Митенька попался" - читать интересную книгу автора

становились коммуняди. Да что: коли трусы продаются, так партизанские всегда
с наценкой. Партизаны-то с тылу наносят удар: эти трусы особо и открыты с
тылу. Остаётся спереди петелечку потянуть - девушке-то. Мол, рачком, без
страху я тыл даю с подмаху я! То-то и есть, тыловых не перечесть. Только
помнят ли Куприяныча?
Уж как были б им довольны наши партизаны, не накидывай он налог.
Накидывает - бородёнка клинцом, старичок полукольцом! Вот Фалалей с ним и
заговаривает: большая-де угроза твоему авторитету, Митрий... "Чего, чего?" -
"Народ видит - ни разу не был ты в Доме Партизана-то. Сомневаются, вправду
ль ты партейный, коли на кончике мёду не держал? Слышно, хотят вызывать
проверку".
"Проверку? - Куприяныч боялся проверок-то, но старается виду не
подавать. - Я, гражданин, проверен-перепроверен, и что мне на кончике мёд
держать, когда мой кончик партия держит? В меду, в сахаре он не был -
заявляю открыто - но держала его партия в огне гражданской войны. После того
любая партизанка передо мной - незначительная шутница, и чего мне ходить в
Дом Партизана: ради приевшейся шутки отнимать коммунизм у безлошадных
мужиков? Очереди, вишь, какие".
"Так девушек подтянул бы отстающих", - Фалалей исподлобья глядит, брови
космами висят.
"А что, хе-хе-хе, у вас есть отстающие? Все до одной с этакими
булками... Не могу глядеть - душа болит за народные масло и сало! От них
эдак-то круглятся!"
"А ты, - Фалалей-то Куприянычу, - подтяни их до коммунизма. В нём, сам
говоришь, масла, сала да киселю безгранично: душа и перестанет болеть. А то
кабы шутницы не оборотили всё в шутку, пиши хреном прибаутку. Гляди, Митрий,
обсмеют и кончик, а смешного кончика партия в своих руках держать не
станет".
Агитирует Фалалей, борода-волосища не чёсаны сроду, голый орясина,
дырявы портки, - загоняет бобра, а Куприяныч уж так не надеется на своего
старичка! Он у него из ежистых попрыгунчиков: вскок - при виде голого-то, -
да вдруг и свернись ёжиком, только что не колюч, слепень его дрючь.
А Фалалей знай предостерегает: "Много шутим, Митрий, а не всё оно -
шутки. Нужны и подвиг и партейный долг, от каждого хрена толк. Пока девичьи
навздрючь-копытца шутками не перекормили, зажёг бы ты в бритом межеулке
пламя борьбы от своего конца".
Куприяныч думает: здешние сальцо и масло уж больно хороши! Ем их давно.
Чай, сумею разок подпихнуть отсталость сознания... И Фалалею: не надо делать
из меня героя, гражданин. Я скромный коммунист. Направишь мне такую девушку,
чтобы была во всём как скромная коммунистка: без нагулянного жиру, без
жадности на слащёный кисель, конфету и сироп...
"Доведу вас до дела-то! - теребит бородку-клинышек. - Изгоню шутку из
полового отношения к девушке и заполню коммунизмом!"
Фалалей про себя: авось понравится ему, и уговорит она, чтоб не
накидывал боле налог, а может, и убавил. Кого только послать:
нераскормленну?
Девушек, какие побеждали на сравнительных смотреньях, решили не
посылать - толстеньки у них балабончики. Ну-кось, мужики-то и Фалалей
мозгуют, пошлём младшую из сестёр Чупятовых. Тонка, легка, долгонога -
вертлявый паренёк да и только! Где на ней жиру искать?