"Игорь Гергенредер. Лосёвый Чудь" - читать интересную книгу автора

петелькой. "Через твою боль, - старуха говорит, - будем действовать.
Стерпишь?" - "Стерплю!"
Ну вот, опять, мол, надо запереться в бане. Восковой конец верёвочки к
стенке прилепить: петелька пусть свешивается. Глоток настою выпить, глаза
завязать и на лавку сесть, но - высунув язык. Как Наташка в баню призовётся,
она наперво - верёвочку искать. Найдёт, петельку тебе на язык накинет, туго
затянет и ну тянуть! Терпи из всей мочи. Кажется, уж язык перерезан,
оторвётся: всё одно - выноси боль. Намучает-де тебя, намучает: стерпишь до
конца - и уж тут она твоя совсем. Плевать на персиянина захочет, смех над
ним.
Ладно - но, придя к Фенечке, прилаживает в бане засов. Вот полночь
проходит, и снова этак сильно взволновало его. Всё то же кажется. То ли
вправду вся птица, скотина с ума посходила, несётся к сараю тому. То ли
девки с бабами обернулись для озорства с персиянином.
У Фенечки и в этот раз баня в аккурат вечером истоплена. Верёвочку к
стене прилепил, говорит: "Ты, Фенечка, пожалуйста, не обижайся, но из твоего
стакашка пить не буду". - "Как тебе хочется, миленький. Но как выпьешь - вот
эту изюминку в рот положи. Если будет трудность, лёгонькой покажется".
Сам Фенечку из бани выпустил, на засов заперся. Волнуется - стеснение в
груди. Всё скинул с себя, а не легче. Глотнул из бутылки, изюминку в рот;
завязал глаза, сидит - язык высунут. И тут этак-то приятно запело в ушах;
жар, зудик по телу. И такая накатила охота - ну, страсть!
Вроде шорох вблизи... ага! Наташка вертуном вертится, дразнит.
Верёвочку от стены отлепила, петелькой перед пупом своим помахивает. И
приспускает, приспускает. Раз - и накинула! Он думает: "Это только кажется,
что не на язык, а накинула-то на язык..." Но нет петельки на языке. Ну,
думает, мать честная, эх, и боль будет сейчас!
А она на верёвочке и повела за собой. Поводила по бане, поводила - и
давай мучить. Схватить её, подломить - а, нет! "Не обжулишь", - думает.
Мычит, стонет, а руки за спиной удерживает. "Вот она, боль-то какая имелась
в виду - но стерплю до конца, сам не прикоснусь. Вправду будешь моя совсем.
Наплюёшь на персиянина".
И наступала же она на него, напирала! Петельку распустила, льнёт;
ухватистость плотна, наделась звёздочка месяцу на рог. Аверьян тыквушки
ладонями приголубил, поддерживает; они откачнутся да наедут елком на
оглобельку - размахались! Разгон чаще - патока слаще. Этак тешатся-стоят,
гололобого доят. Гость из избёнки - избёнка за ним, он в обратную - стенки
гнёт.
От гостеприимства Аверьян рыком рычит, а уж она!.. Коровы размычались в
хлеву, думают: быка в бане душат, что ли? Но вот смешочки пошли. Над
персиянином смеётся! А как же, мол, до конца протерпел - не докоснулся до
неё пальцем, пока сама не посадила курочку на сук. Справилось колдовство.
Как кончилось хорошо!
Развязал глаза - что ты будешь делать? Фенечка. Взяла в кольцо, на
носке стоит. Он давеча дверь на засов запер, а ставень - нет. Она в
предбанник и влезь... "Уж как ты меня кричал! Ровно как ребёнка волк схватил
и несёт. Сердце кровушкой залилось. Как не прийти?"
Он её обзывать. Столько, мол, денег переплатил, а всё ты! всё ты! Как
будто мы и так не можем. Бегаю дураком! Хорошо, те гусыня с гусём, овца с
барашком смеяться не могут... Ой! Его и осени! "А-а, пень-распупень,