"Игорь Гергенредер. Птица Уксюр" - читать интересную книгу автора

Служанки обихаживают его. При кухне - Нинка; по остальному - Лизонька.
Он поутру выйдет без порток на крыльцо: для пользы, для обдувания тела,
как доктора объясняют. Крыльцо высокое; он с него по тазам перевёрнутым и
направит дождя. Побарабанит. А солнышко встаёт, чижи голосят! Лизонька чашку
ему - вино накуренное с молодым мёдом: зелёный прямо медок, текучий. Не
мёд - слеза тяжёлая, как у предутренней девушки. Сашка выцедит до донышка -
хорошо ему. Сырым яичком, из гнезда, закушает.
Да и прислужниц баловал: надавят молоденьких огуречиков горку и соком
обтирают себя в нежное удовольствие. Молочком парным умывались.
А всё ж таки не разлюбил он Лядский песочек! Так же возобновляли
шалашик с Мартынком. Но уж теперь попеременки караулили девок из бора. То
Мартынок дымом сигналит, то Сашка.
Вот в самое крути-верти, в самое мельканье-толканье на песочке - как
ахнет с горы! Коленки подсеклись у всех - так жагнуло. А Сашка - не-е; не
слышит. Девка обмерла, а он играется. Ну, чисто - кобылий объездчик! Все от
страха не хотят ничего, а он въезжает куда хотел, выминает избёнку, теплюшу
потчует. "Ишь, - девке говорит, - как хлопнула ты меня!" А она: да какой,
мол, хлопнула? Окстись!
Радостный задых минул, он видит - дымок поверху летит, от горы. Тихо.
Не стронется гурьба. И девки, и Мартынок таращатся на Сашкино хозяйство. Он:
"Чего пялитесь, смешные? Или не ваше? Или Мартынок кладь потерял?" А они:
"Тебя жалко, Саша, - влупило тебе по чуткому. Как терпишь боль?"
Он не поймёт. Они осмелели, посмотрели: ничего вроде. Говорят: кто-то с
горы пальнул. Огромадным зарядом шарахнул. Смотритель, видимо. И заметили,
как Сашку то ли дробью, то ли чем - хлобысть по мошонке!
А он: "Шлепок был обыкновенный. Враньё!" - "Как так враньё?"
Нет - грома выстрела не слыхал; не верит. А к ночи и скрутись. Жар
палит, гнёт-ломает.
За полмесяца кое-как оклемался, прилегла к нему Лизонька - и опять
сломало его! Вот-вот окочурится. Смертельный пот холодный - подушки меняй
через момент...
Уж как тяжело подымался! Ободрился было, а тут Нинка из подклети тащит
кадку с яблоками мочёными. Расстаралась - выволакивает задом наперёд, кадка
её книзу перегибает. Он и пожалел её, поддержал сверху: надорвёшься-де
этак-то. Она попятилась, туда-сюда, хаханьки-отмашка. На тёлочку бугай - до
донышка дожимай! Вкатил пушку в избушку - она вовстречь, жадна на картечь...
А он после в лёжку. Через жалость.
Загибается человек, подглазья черны. Когда-никогда стал опять ходить -
добрёл до Халыпыча. Тот воззрился, не узнаёт. "Личность вашу где-то видел,
но сомневаюсь. Не вас отогревали на солнце, на калёной меди? С перепою
болели? От браги на курьем помёте был у вас удар".
Сашка сипит через силу. Были разговоры, теперь сипенье: "У меня другой
удар". Напомнил, пересказал всё бывшее с ним. Халыпыч аж обошёл кругом его.
"А! - говорит. - Ну-ну! Скукожился как. Всё одно будешь с царицей спать.
Птица Уксюр своё дело знает!" А жеребёнок, мол, хорош: вон стригунок
бегает... Как обещал, Сашка послал ему жеребёнка-битюга.
Вот болезный говорит: "С царицей не сбывается, но другое происходит.
Поддержи, старый человек, уважай свои седые волосы. Не зазря тебе плотим..."
Даёт денег: авансом отсчитал двадцать рублей.
Халыпыч заговорённых сучков нажёг на противне: дух душистый! Как угли