"Юрий Павлович Герман. Начало " - читать интересную книгу автора

где происходило вскрытие, и иногда только покрикивал Васе, чтобы он
попроворнее торопился, а то смердит. Вася крошил во всю силу. Пирогов стоял
рядом с Васей и не уставал удивляться на Васино хитрое проворство. Едва
всадив нож в верхние покровы, Вася уже кричал Мудрову, что отворил кишки и
что они изменившиеся по виду. Пирогов же никаких изменений не видел, потому
что и кишок не видел, а Вася уже объявлял новое открытие, совершенно
совпадавшее с учебником, в котором был описан классический случай, известный
студентам наизусть по той простой причине, что случай этот описал Мудров.
Студенты весело посмеивались, теснясь над трупом, а Вася, копаясь в толстых
кишках, бодрым, солдатским голосом кричал что есть мочи глуховатому Мудрову:
- Покраснение наблюдаю, Матвей Яковлевич! Большой завал наблюдаю.
Надчревная область находится в перемещении и вздута.
- Да скорее ты, душа моя, - молил сверху Мудров, - мочи нет, всякий
аппетит навеки отобьет. Ищи язвочки, да и дело с концом.
- Сейчас, Матвей Яковлевич, - кричал Вася, разыгрывая комедию, - и так
тороплюсь, сейчас будет готово...
Без всякого труда он нашел язвочки там, где их никогда не бывает - в
толстых кишках, назвал толстые тонкими, закрыл покойника рогожкой и пошел
мыть руки. Так и не поглядев на Васину работу, Мудров уехал домой. В
аудитории царило совершенно школьническое оживление. Через несколько минут
Пирогов остался один в большой зале с золотым речением над кафедрой и с
малыми посеребренными досками по стенам. Машинально, по привычке он прочитал
все: и "Познай самого себя", и "Врачу, исцелися сам", и все то, к чему он
так привык за университетские годы. Никакого отклика не вызвало это в его
душе. Он чувствовал себя утомленным. В голове была какая-то пустота, в ушах
звенело. Не хотелось ни думать, ни поступать, ни садиться, ни уходить.
Все-таки он сел - заболели ноги. Сел и уставился на рогожу, под которой
угадывались очертания трупа. Так он просидел долго, не меньше часа, потом,
почувствовав себя отдохнувшим, сбросил с трупа рогожку и наконец понял, о
чем он думал, пока Вася вскрывал, о чем недоумевал и что удивляло его.
Ничего похожего на внутренности человека, умершего от тифозной горячки,
тут не было. Об этом он думал, когда глупый Бегиничев вскрывал тело, но
думал несправедливо по отношению к себе - считал, что по незнанию своему он
не видит то, что должно, а видит то, что к настоящей и истинной болезни не
имеет никакого отношения.
- Шалишь, - вдруг сказал он сам себе и, не стесняясь залатанной
сорочки, снял мундирный сюртук и повесил его возле себя, еще повторил
"шалишь", завернул рукава сорочки и принялся за работу.
Через час вернулся со съезжей выпоротый солдат Гаврилов. Пирогов все
еще работал. Гаврилов сел неподалеку, набил носогрейку табаком и рассказал,
что перед поркой велели ему снять государеву медаль за двенадцатый год, а
после порки велели надеть в обрат.
Пирогов молчал.
Гаврилов вздохнул и сказал, что нынче порют легче, чем зимою, зимою
занимался этим делом Петрушка, тот был ловкач и мастак, теперь Петрушка,
слава богу, помер, жить стало вольготнее.
- Да вы что в ём ковыряете, - сказал вдруг Гаврилов строго, - чай, вы
не профессор, чего же мертвое тело так-то ковырять...
- Хорошо, хорошо, - быстро ответил Пирогов, - молчи знай.
Гаврилов сердито замолчал, принес себе вторую табуретку, поставил ее не