"Юрий Герман. Повесть о докторе Николае Евгеньевиче " - читать интересную книгу автора

видите, сейчась хоть танцуй.
Здесь же, в вагоне, военврач Слупский осмотрел ногу военврача
Кузовлева, потом, посмеиваясь, вспомнил, как нелегко доставалась
вышеупомянутая солома. Вьюжными зимними ночами ездил тогда Николай
Евгеньевич с солдатами по колхозам. Бабам-председательницам разъяснял
научно, для чего нужна солома. Вздыхали председательницы, но никто в соломе
не отказывал, тем более что Слупский на ходу кое-кого из больных посмотрел и
полечил, и даже гнойник вскрыл деду-пасечнику. И трудные роды в одну из
таких ночей тоже потребовали вмешательства Николая Евгеньевича...
В Ленинграде Слупского назначили главврачом Сестрорецкой городской
больницы.
В здание больницы было шесть прямых попаданий. Из имущества главный
врач принял двадцать искореженных коек, три пинцета и четыре шприца.
Так начал Николай Евгеньевич "мирную" жизнь.
И неполадки на "Дружной Горке", и чудовские трудности, и даже дни войны
теперь, в Сестрорецке, показались Николаю Евгеньевичу не такими уж тяжелыми
по сравнению с тем, какая работа предстояла здесь: городу требовалась
больница немедленно, сейчас же, буквально завтра, а рабочей силы для
восстановления здания никто не давал, квалифицированных мастеров не было ни
единого, в строительных материалах Слупскому отказывали, и дело
восстановления больницы или совсем не двигалось, или двигалось черепашьими
темпами.
Неподалеку от разбитой больницы был расположен лагерь военнопленных
немцев. Однажды Слупского пригласили туда. Умирал юноша, студент Боннского
университета, филолог, с внутренней грыжей, ущемленной в диафрагме, а
профессор, полковник - немец, владелец хирургической клиники в Берлине, -
лечил солдата от плеврита. Николай Евгеньевич сразу же заметил, что студента
рвет, а живота нет совершенно. Следовательно, все перекачивается наверх.
Обнаружил Слупский и маленький рубец сзади. Было ранение, диафрагму не
заметили, кожу зашили. У студента в грудной полости был расположен весь
желудок. Такие аномалии случаются, но чрезвычайно редко. Вот там, в груди,
что-то плещет, а профессор-полковник, согласно своей аккуратнейшей науке, и
решил: плеврит.
Тут произошел примечательный разговор. Студент, солдат-тотальник,
совсем еще юноша, с бледной улыбкой сказал Слупскому:
- Я имел смелость объяснить господину полковнику, что у меня желудок
расположен в грудной полости. Но господин профессор разъяснил мне, что если
я призван в армию, то такой аномалии быть не может. Я имел смелость
опять-таки заверить профессора, что такая аномалия имеет место и что меня, в
сущности, медицинская комиссия и не осматривала: язык, пульс - и иди защищай
отечество, однако же господин полковник профессор аномалии у меня не
обнаружил.
Слупский невесело усмехнулся. В этот же день он прооперировал студента.
Ассистентом был профессор-полковник. Увидев своими глазами, что прав русский
доктор, профессор сказал:
- Это так, но это не может быть!
Боннский филолог поправился, и добрая слава о хромом русском докторе
загремела среди военнопленных. Отошла в прошлое, канула в Лету проклятая
война. Кому охота умирать теперь из почтительности к бездарному профессору,
бывшему полковнику медицинской службы вермахта? Да пошел он к черту, этот