"Юрий Герман. Буцефал" - читать интересную книгу автора

одна-единственная мутная солдатская слеза да и пропала в усах, за все
невзгоды и обиды, за все страшное солдатское одиночество, за розги, за
муштру, за самое собачью смерть на вонючей соломе, за ту жизнь, в которой
нечего вспомнить, не на что порадоваться.
И вот он в стране, в которой несть ни печали, ни воздыхания, а здесь
лежат жалкие останки, вздор, чепуха, но тем не менее жизнь его продолжается:
до сих пор пишет на Тишку господин Лоссиевский то красное вино, которое так
бы пригодилось Тишке при жизни и которого он так и не отведал, до сих пор
пьет Тишка чай с сахаром сколько захочет, ест жирную кашу с чухонским
маслом.
Вечная жизнь.
Нет-с, извините, благодарим покорно, много довольны вашей милостью.

От усталости у него кружилась голова, и, кроме того, мучила жажда -
хотелось пить. Возле черной на куске гранита от постройки сидел Ефимыч, пил
чай и закусывал казенным липким хлебом, круто посыпанным серой солью.
Пирогов с завистью на него взглянул. Тот перехватил жадный взгляд своего
профессора, ополоснул кружку и принес еще хлеба, соли, кипятку в щербатом
глиняном горшке и щепотку чаю.
- Ах, и. спасибо тебе, Ефимыч, - сказал Пирогов, принимая из рук
сторожа огромную кружку.
Старик уступил ему свое место, он сел и с наслаждением начал
отхлебывать чай, сдувая чаинки, плавающие на поверхности.
- Вы бы хлебца, ваше превосходительство, - молвил Ефимыч и подал
Пирогову толсто отрезанный ломоть, - все не пустой чай.
Пирогов взял и хлеба. Солнце взошло уже высоко и хорошо припекало, в
шинели теперь было жарко, да и чай как следует прогревал изнутри.
- Чегой-то у вас из кармана торчит? - спросил вдруг Ефимыч.
Пирогов оглядел себя. Из наружного кармана шинели торчала заячья
лапка - рукоятка казацкой нагайки, о которой он совсем забыл. На мгновение
ему стало смешно - справишься тут с одной нагайкой, как же!
- Это, брат Ефимыч, у меня нагайка, - сказал он, - для хороших людей
припасена.
Ефимыч усмехнулся и ничего не ответил. Он слишком хорошо знал Пирогова,
для того чтобы понять - шутит господин профессор.
От горячего чаю и от хлеба с солью Пирогову стало как-то легче. Голова
больше не кружилась, мысли сделались поспокойнее, теперь он смог приказать
самому себе - ничему больше не удивляться и ничем не возмущаться. Да и тихий
Ефимыч со своими старыми почтительно-умными глазами действовал на него
успокаивающе. Но все-таки он ничего не сказал ему, чтобы не оказаться
смешным со своими открытиями, велел открыть кабинет, вытянулся на кушетке и
заснул в одно мгновение тяжелым сном совершенно измученного человека.
В первом часу дня ему сказали, что Буцефал прибыл,и находится в своем
кабинете в госпитале. Пирогов только что кончил визитации. Студенты пятого
курса густо гудели в коридоре, обсуждая то, что только что слышали от него;
он видел слезы на глазах у некоторых, видел, как горят лица у других, -
такие лекции доводилось слышать не часто даже от Пирогова. Для того чтобы не
записывали, он говорил не в аудитории и не в анатомическом, а здесь же в
госпитале, над постелью солдата-улана, потерянным голосом бредившего насчет
каких-то пропавших сапог. Улан был когда-то молодец молодцом, но полковой