"Юрий Герман. Буцефал" - читать интересную книгу автора

закатив глаза, и потерял сознание. Пирогов бросился к нему. Перепуганный
Ефимыч, считавший себя тоже медиком, то прыскал Конону в лицо водой, то
советовал пустить ему кровь, то длинно объяснял, почему он здесь появился,
что есть-де такие самостоятельные из себя господа студенты, которые норовят
в черную проскочить хоть утром, хоть ночью, хоть вечером, копаются в чужом
покойнике, крошат его как хотят, а потом на него, на Ефимыча, жалобы.
Через несколько минут Конон пришел в себя, не без труда поднялся, сел
на подставленную Ефимычем табуретку и, перекрестившись, повинился во всем.
То, что он говорил, было так дико и невероятно, что Пирогов прежде всего
услал вон Ефимыча, чтобы тот не разболтал до времени, и только тогда стал
слушать все по порядку.
Главным вором был, по словам Конона, начальник военно-сухопутного
госпиталя лекарь Лоссиевский, прямой начальник Пирогова в госпитале. Всем
воровством в госпитале управлял он, и все барыши клал себе в карман тоже он,
наделяя помощников от своих щедрот.
Госпитальные гробы он вот уже сколько лет сбывает на сторону, а взамен
получает гробы из таких досок, что покойник почти никогда до могилы не
добирается, пару раз выпадет сквозь днище. Саваны его благородие тоже
обменивает на рогожи. Но от этого от всего доходишко небольшой. Главный же
доход, на котором господин Лоссиевский и строит дома, есть со списков.
- С каких списков? - не понял Пирогов.
Конон попил воды из кружечки, обтер ладонью рот, покосился на Тишку,
который казался ему почему-то самым опасным из здешних покойников, и, слегка
кивнув головою на столы с трупами, тихо, почти шепотом сказал:
- Они-с, ваше превосходительство, у нас еще кушают-с.
На секунду Пирогову показалось, что Конон рехнулся.
- Ты что, в своем ли уме? - спросил он.
- Кушают-с, кушают-с, - быстрым шепотом продолжал Конон, - великий
грех, ваше превосходительство, но кушают-с и еще... винцо выпивают-с. По
спискам то есть.
Он несколько раз мелко перекрестился, еще взглянул на Тишку и торопясь
стал объяснять, как это все проделывает его высокоблагородие господин
Лоссиевский: в тех списках, которые идут к смотрителю на выписку харчей,
количество больных никогда не уменьшается. Никто не умирает, никто не
выписывается. И все это проделать очень просто: надо только вести больным не
поименные списки, а покроватные. Фамилий больных нет вовсе, а есть только
номера кроватей. Иногда господин Лоссиевский забирает списки к себе в
кабинет и там назначает слабые порции: кому вино - две бутылки, кому в
постный день молоко, кому что. А эти слабые либо два года назад померли,
либо выписались, либо и номера такого в заводе нет.
- Ловко, - почти с восхищением сказал Пирогов и вспомнил, как сам
выписывал своим больным слабые порции на скорбных листах.
Конон объяснил, что эти порции никогда до солдат не доходят.
- Но ведь я-то спрашивал у них, ели они или не ели! - воскликнул
Пирогов. - Не было же такого слова, чтобы не ели. Все ели, благодарим
покорно.
- Эх, ваше превосходительство, - искренне и с жалостью в голосе сказал
Конон, - разве ж вы не знаете, почем нонче ходит солдатское "благодарим
покорно"? Я, что ль, вам расскажу?
И он стал говорить дальше о госпитальных делах, а Пирогов слушал его и