"А.И.Герцен. Елена " - читать интересную книгу автора

пистолеты, отвинчивал замки, мазал их маслом и т. д. Когда ничего уже не
оставалось приводить в порядок, он принимался читать сначала "Московские
ведомости", потом книги, которых у него было довольно в большом шкафе,
близ письменного стола. Он откровенно восхищался Расином и Херасковым,
удивлялся смелой фразе только что появившегося Карамзина и, что
удивительно, охотнее всего брался за какой-нибудь роман. Сколько раз
перечитывал он "Manon Lescaut", "La religieuse" и другие усопшие
повествования об усопших людях прошлого века. Впрочем, это понятно:
роман некоторым образом заменял ему жизнь действительную.
Таким образом жил Иван Сергеевич, готовясь попасть в тот просцениум
Дантова ада, где бродит толпа душ, не имеющих места ни в раю, ни в
преисподней. Пожалеем об этих людях, которые провели жизнь без юности, без
пламенных страстей, без дурачеств, без мечтаний о славе, любви, дружбе.
Правда, их жизнь спокойна, но спокойна, как кладбище; сколько ни было бы
доброты в них, но эгоизм прокрадется под конец в сердце. Порицать Ивана
Сергеевича нельзя; от природы флегматик, он был встречен беспорядочными
нравами прошлого столетия, когда царило суесвятство и полуатеизм Вольтера,
ничем не стесняемый прихотливый разврат вельмож и низкое рабство их
клиентов. В нем не было той самобытности, которая выносит человека над
толпою, ни той пошлости, которая заставляет другого делить с нею ее
сальные пятна, и потому он отстранился от людей и мог бы умереть, не
сделав ничего доброго, кроме благодетельных попечений о Плутусе, - словом,
исчезнуть, "как струя дыма в воздухе".
Иначе судила судьба!
В последние годы прошлого столетия, когда Екатерина, солнце этого
полного, пышного века, согревшее всю Русь материнской любовью, нежной,
женской, склонялось к западу и садилось в красные тучи, - Устинья с
удивлением стала замечать, что Иван Сергеевича чаще не бывает дома, что он
иногда забывает кормить Плутуса и при чае откладывать для нее три кусочка
сахара. Желая удостовериться в справедливости своего замечания, она
переложила на столе пистолеты, и две недели прошло прежде, нежели Иван
Сергеевич заметил это нарушение порядка. "Странно", - думала она, качая
головою, и не могла догадаться. Наконец Иван Сергеевич воротился однажды
домой очень поздно, задумчивый, рассеянный и с заплаканными глазами. Вслед
за ним приехала карета, и в ней привезли полуторагодовалого ребенка со
всем детским багажом.
Рыдая, прощалась с ним какая-то женщина, одетая в черное платье и
повязанная белым платком, целовала руки Ивана Сергеевича, просила, бога
ради, не оставлять круглую сироту; потом речь шла о каких-то похоронах, о
какой-то свадьбе... Устинья ничего не поняла - она же была крепка на ухо.
Вдова бедного чиновника, жившая у генеральши, на другой день рапортовала
ее превосходительству о подъезжавшей ночью карете к дому Ивана Сергеевича,
о том, что в ней приезжала женщина, что дворник Ефимыч спрашивал у кучера,
чья карета и кто приехал, но не мог ничего узнать, ибо карета была
наемная. Когда женщина уехала, Иван Сергеевич с величайшей аккуратностью
начал учреждать люльку, передвинул диван, который без этого обстоятельства
мог бы умереть на своем месте, и просил Устинью ходить за ребенком как
можно лучше, а пуще всего - никогда не спрашивать, откуда он, кто он,
зачем привезен.
За это он обещал ей двойное жалованье и давно желанную русскую тафту на