"Герман Гессе. Под колесами" - читать интересную книгу автора

произнесенная по поводу столь исключительного случая, свидетельствовавшего о
непослушании и развращенности молодежи. Однако его отчет, высланный в адрес
вышестоящих инстайций в Штутгарте, звучал куда более кротко, деловита и
беззубо. Семинаристам строго-настрого запретили вступать в корреспонденцию с
отчисленным чудовищем Правда, Ганс воспринял это с улыбкой Еще много недель
в монастыре ни о чем так часто не заговаривали, как о Гейльнере и его
бегстве Но быстро бегущее время изменило общее мнение, и кое-кто, прежде
боязливо сторонившийся Германа, позднее стал смотреть на него как на
вырвавшегося из неволи орла.

В "Элладе" теперь пустовало два места, и тот, кто оставил свое
последним, был далеко не так скоро забыт, как тот, кто покинул свое первым.
Правда, эфору доставило бы большое удовольствие, если бы и вольнолюбивый
беглец угомонился навсегда, хотя сам Гейльнер не предпринимал ничего такого,
что могло бы нарушить мир обители. Друг его все ждал и ждал письма, но так и
не дождался. Герман словно в воду канул, и со временем рассказ о его бегстве
стал сперва интересной историей, а потом и легендой. А страстного юношу
после многих гениальных выходок и блужданий жизнь взяла в суровые шоры, и из
него вышел хоть и не герой, но все же настоящий человек.

Над оставшимся в семинарии Гансом продолжало тяготеть подозрение, что
он заранее знал о бегстве друга, и это полностью подорвало благорасположение
учителей. А один из них, после того как Ганс не мог ответить подряд на
несколько вопросов, заявил без обиняков "Не понимаю, почему вы не покинули
семинарию вместе со своим распрекрасным дружком!"

Господин эфор теперь уже совсем не обращал внимания на Ганса и лишь
изредка поглядывал на него с презрительным состраданием, как фарисей на
Мытаря. По-видимому, Гибенрата уже списали со счета, заклеймив его как
прокаженного.


ГЛАВА ПЯТАЯ

Как хомяк живет собранными летом запасами, так и Ганс еще некоторое
время жил за счет ранее приобретенных знаний, но затем началось томительное
прозябание, лишь изредка прерываемое бессильными попытками взлетов,
безнадежность которых смешила его самого.

В конце концов он перестал понапрасну мучиться, забросил Гомера и
пятикнижие, алгебру и Ксенофонта и без всякого участия наблюдал, как его
слава у педагогов ступень за ступенью спускалась все ниже и ниже - от
отличной к хорошей, от хорошей к посредственной, пока не упала до нуля.
Когда у Ганса не болела голова - а теперь она болела почти все время, - он
вспоминал о Гейльнере видел свои призрачные большеглазые сны наяву и часами
думал какие-то сумрачные думы. На все чаще сыпавшиеся упреки учителей он
отвечал теперь добродушной и покорной улыбкой. Одному только репетитору
Видериху, приветливому молодому педагогу, эта беспомощная улыбка причиняла
боль, и он обращался с мальчиком, (Явно сбившимся с пути, ласково и бережно.
Все остальные учителя возмущались им, наказывали, позорили, оставляли после