"Герман Гессе. Под колесами" - читать интересную книгу автора

катехизиса Иоганна Бренда[2] так и веяло в юношеские души живительным
дыханием истинной набожности. К сожалению, Ганс сам портил эти услаждающие
душу часы и лишал себя их благодати Дело в том, что меж страниц своего
молитвенника он тайком вкладывал шпаргалки с латинскими и греческими
вокабулами и упражнениями и почти весь божественный час посвящал этим
светским наукам. Впрочем, совесть его не настолько притупилась, чтобы он при
этом не страдал от страха и постоянной неуверенности Стоило
суперинтенденту[3] приблизиться к нему или, не дай бог, вызвать, и Ганс
испуганно вздрагивал, сердце у нею во время ответа бешено колотилось и на
лбу выступала испарина. Но отвечал он всегда безупречно, произношение было
отличное, а суперинтендент ставил произношение превыше всего.

Его домашний урок, письменный ли, устный ли, возраставший с каждым
днем, вполне можно было приготовить поздно вечером при ласковом свете лампы.
Этот тихий, осененный миром домашнего очага труд, которому классный
наставник приписывал особенно глубокое и благотворное действие, по вторникам
и субботам заканчивался уже к десяти, но в остальные дни - в одиннадцать -
двенадцать, а то и поздней. Порой отец ворчал - слишком, мол, много
расходуется керосина! - и все же он с благосклонной гордостью взирал на
сына. В часы досуга, ежели таковые выпадали, и в воскресные дни, которые
ведь составляют седьмую часть нашей жизни, настоятельно рекомендовалось
чтение авторов, не значащихся в школьной программе, и повторение грамматики.

Разумеется, в меру, в меру! Раз или даже два раза в неделю необходима
прогулка. О, она дает поразительные результаты! В хорошую погоду полезно
захватить с собой и книгу, и ты увидишь, как легко и весело все усваивается
на свежем воздухе! И вообще - выше голову!

Итак, Ганс "в меру сил, держал выше голову, однако он теперь и прогулки
использовал для занятий и ходил тихий, запуганный, с сонным лицом и синевой
под глазами

- Что вы скажете о Гибенрате? По моему, он должен выдержать, - сказал
как-то раз классный наставник директору.

- Непременно выдержит, непременно! - даже взвизгнул директор. - Он у
нас далеко пойдет! Вы только взгляните на него, это же сама
одухотворенность!

За неделю до экзаменов сия одухотворенность, дошла до исступленности.
На хорошеньком, нежном лице мальчика тусклым огнем горели глубоко запавшие,
беспокойные глаза, тонкие, выдающие работу мысли морщинки подергивались, а
руки, и без того худые, свисали с какой-то усталой грацией, напоминая
творения Боттичелли.

Но вот подошел и день отъезда. Завтра утром Ганс вместе с отцом поедет
в Штутгарт, чтобы там на экзамене показать, достоин ли он войти в узкие
монастырские врата семинарии. Директор, гроза прогимназии, с необычайной
ласковостью сказал ему на прощанье: