"Герман Гессе. Под колесами" - читать интересную книгу автора

чутье, которое подсказывает, когда надо подсекать рыбу, а когда и травить
леску Изящные бамбуковые удилища, стеклянные лески, хитроумные поплавки и
прочую снасть, продававшуюся в магазине, он глубоко презирал и поносил и
вскоре убедил Ганса в том, что удить удочкой, которую ты не сделал
собственными руками от ручки до крючка, - вещь немыслимая.

С братьями Финкельбейн Ганс разошелся, рассорившись, а тихий хромоногий
Рехтенгейль покинул его без всяких распрей. В один февральский день он
свалился на свою бедную лежанку, положил клюку поверх одежды на табуретке,
забился в ознобе и очень скоро тихо угас. Соколиная улица тут же забыла его,
и только Ганс еще долго хранил о нем самые теплые воспоминания.

Однако Германом Рехтенгейлем число самобытных жителей Соколиной улицы
еще далеко не исчерпывалось. Кто, к примеру, не знал в городке почтальона
Реттелера, выгнанного со службы за пьянство, который раз в две недели
непременно валялся под забором или учинял ночной дебош, а в остальное время
был кроток, словно дитя, и всегда улыбался какой-то доброжелательной и
ласковой улыбкой? Ганса он потчевал понюшкой табаку из своей овальной
табакерки, принимал от него в дар рыбу, жарил ее и приглашал юного рыбака
отведать ее вместе с ним. Дома у него стояло чучело коршуна со стеклянными
глазами и старинные часы с затейливым боем, каждый час, дребезжа,
наигрывавшие всеми давно забытый танец. А кто не знал старого механика
Порша, никогда не расстававшегося с манжетами - даже когда выходил на улицу
босиком? Будучи сыном сельского учителя старой закваски, он знал половину
библии наизусть и вдобавок уйму, поговорок и всевозможных поучений; но ни
это, ни его убеленная сединами голова не мешали ему не пропускать ни одной
юбки и частенько напиваться. Чуть заложив за воротник, он любил посидеть на
тумбе невдалеке от угла гибенратовского дома, окликать всех прохожих по
имени, так и сыпля при этом поговорками.

Ганс Гибенрат-младший, - будто сейчас слышал Ганс, - чадо мое
возлюбленное, внемли словам моим. Как говорил Сирах? Блажен человек, который
не погрешал устами своими и не уязвлен был печалью греха Как зеленеющие
листья на густом дереве - т одни спадают, а другие вырастают, так и род от
плоти и крови - один умирает, а другой рождается А теперь ступай домой,
тюлень вяленый!

Вопреки своим благочестивым изречениям, сей старец был весь напичкан
всевозможными таинственными легендарными историями о привидениях и домовых.
Он, оказывается, точно знал, где подобная нечисть водится, и сам же вечно
колебался между верой и неверием в свои собственные рассказы. Чаще всего он
приступал к ним несколько небрежно, как бы хвалясь, будто посмеиваясь над
самым рассказом и над слушателями, но понемногу он пугливо пригибался, голос
его звучал все глуше, и заканчивал он тихим, но внятным шепотком, так что
мороз подирал по коже.

Сколько страшного, неразгаданного, смутно привлекательного таила а себе
эта маленькая, бедная улочка! Здесь жил и слесарь Брендле, после того как
закрылась его лавочка, а беспризорная мастерская окончательно развалилась.
Полдня он сидел у окна, мрачно глядя на оживленную уличную толпу, но стоило