"Иоганн Вольфганг Гете. Ко дню Шекспира" - читать интересную книгу автора

в своей дыре, в которой - увы! - пресмыкается еще немало свободных душ, мое
сердце раскололось бы надвое, если б я не объявил им войны и не стал бы
ежедневно разрушать их козни.
Греческий театр, который французы взяли за образец, по своей внутренней
и внешней сути был таков, что скорее какому-нибудь маркизу удалось бы
подражать Алкивиаду, чем их корнелям уподобиться Софоклу.
Вначале как интермеццо богослужения, затем, став частью политических
торжеств, трагедия показывала народу великие деяния отцов, чистой простотой
совершенства пробуждая в душах великие чувства, ибо сама была цельной и
великой. И в каких душах!
В греческих! Я не могу объяснить, что это значит, но я чувствую это и,
краткости ради, сошлюсь на Гомера, Софокла и Феокрита {Ссылка на Гомера и
Феокрита носит более общий характер. Феокрит - автор идиллий. Гомер -
эпический поэт; речь идет, таким образом, уже не о драматургии и театре, а
об античной культуре в целом, которая, как и Шекспир, была, по мнению Гете,
"цельной и великой".}; они научили меня это чувствовать. И мне хочется тут
же прибавить: "Французик, на что тебе греческие доспехи, они тебе не по
плечу".
Поэтому-то все французские трагедии пародируют самих себя.
Сколь чинно там все происходит, как похожи они друг на друга, - словно
два сапога, и как скучны к тому же, особенно in genere в четвертом акте, -
известно вам по опыту, милостивые государи, и я не стану об этом
распространяться.
Кому впервые пришла мысль перенести важнейшие государственные дела на
подмостки театра, я не знаю; здесь для любителей открывается возможность
критических изысканий. Я сомневаюсь в том, чтобы честь этого открытия
принадлежала Шекспиру; достаточно того, что он возвел такой вид драмы в
степень, которая и поныне кажется высочайшей, ибо редко чей взор достигал
ее, и, следовательно, трудно надеяться, что кому-нибудь удастся заглянуть
еще выше или ее превзойти.
Шекспир, друг мой, будь ты среди нас, я мог бы жить только вблизи от
тебя! Как охотно я согласился бы играть второстепенную роль Пилада {Пилад -
друг Ореста и его верный спутник.}, будь ты Орестом, - куда охотнее, чем
почтенную особу верховного жреца в Дельфийском храме.
Я здесь намерен сделать перерыв, милостивые государи, и завтра писать
дальше, так как взял тон, который, быть может, не понравится вам, хотя он
непосредственно подсказан мне сердцем.
Шекспировский театр - это прекрасный ящик редкостей, здесь мировая
история, как бы по невидимой нити времени, шествует перед нашими глазами.
Его замыслы - это не замыслы в обычном смысле слова. Но все его пьесы
вращаются вокруг скрытой точки (которые не увидел и не определил еще ни один
философ), где вся своеобычность нашего Я и дерзновенная свобода нашей воли
сталкиваются с неизбежным ходом целого. Но наш испорченный вкус так
затуманил нам глаза, что мы нуждаемся чуть ли не во втором рождении, чтобы
выбраться из этих потемок.
Все французы и зараженные ими немцы - даже Виланд {Виланд (1733-1813) -
немецкий поэт и писатель которого Гете порицал и за подражание французским
аристократическим вкусам и за искажение, в угоду таким вкусам, античного
наследия. У 1774 г. Гете написал сатиру на Виланда "Боги, герои и Виланд".
Виланд явился одним из первых переводчиков Шекспира на немецкий язык, но не