"Иоганн Вольфганг Гете. Эгмонт (перевод Н.Ман) " - читать интересную книгу автора

выходит, что их лучше не петь. Слуги инквизиции повсюду снуют, выслеживают
да вынюхивают; сколько уж честных людей из-за них голову сложило. Не хватает
только, чтобы над нашей совестью измывались. Коли уж нельзя мне делать, что
я хочу, дали бы, по крайней мере, думать и петь, что на ум взбредет.
З о о с т. Ничего инквизиция не добьется. Мы не испанцы и совесть свою
тиранить не позволим. Дворянству тоже пора подумать, как инквизиции крылышки
подрезать.
И е т т е р. Легко сказать. Если эти голубчики вздумают нагрянуть ко
мне в дом, а я спокойно сижу за работой, мурлычу себе под нос французский
псалом и ровнешенько ничего не думаю, ни худого, ни хорошего, просто напеваю
то, что у меня на языке вертится, - все равно меня объявят еретиком и
сволокут в тюрьму. Или иду я, скажем, по деревне и останавливаюсь возле
кучки людей, которые слушают нового проповедника, знаешь, одного из тех, что
из неметчины прибыли. Меня тут же, на месте, объявят мятежником, а там уж,
пожалуй, и голова с плеч долой. Доводилось вам слышать кого-нибудь из этих
приезжих?
З о о с т. Бравый они народ. Намедни, я слышал, один в поле речь держал
перед тысячами и тысячами людей. Скажу прямо - это вам не та латинская
бурда, которой нас потчуют с кафедры. Этот без обиняков говорил, как нас до
сих пор морочили и в темноте держали и как нам правдою просветиться. И все
по Библии, слово в слово.
И е т т е р. Да ведь так оно, верно, и есть. Я уж сам немало об этом
думал.
Б о й к. Потому и народ за ними по пятам ходит.
З о о с т. А как же, кому неохота услышать новое да еще доброе слово.
И е т т е р. Ну и что? Почему нельзя каждому проповедовать на свой лад?
Б о й к. Поживей, ребята! Вы так усердно языки чешете, что забыли о
вине и об Оранском{8}.
И е т т е р. Об Оранском забывать не след. Он для нас - каменная стена.
Стоит только о нем подумать, и кажется - вот за кем ты укроешься, так что
сам черт тебя не достанет. За здоровье Вильгельма Оранского! Ура!
В с е (хором). Ура! Ура!
З о о с т. Ну, старик, вымолви и ты словечко!
Р о й с ю м. За бывалых солдат. За всех солдат! Да здравствует война!
Б о й к. Браво, старче! За всех солдат! Да здравствует война!
И е т т е р. Война! Война! Вы сами не понимаете, что кричите! Слово это
у вас само собой с языка срывается. И не диво, но нашему брату от него,
ей-богу, так тошно становится, что и не скажешь. Весь год слушать грохот
барабанов да разговоры, что этот-де отряд наступает оттуда, а тот отсюда,
один взял высоту и остановился у мельницы, сколько там народу полегло, а
сколько здесь, кто деру дает, а кто вперед продвигается, да еще, хоть
тресни, не поймешь, кто же все-таки внакладе, а кто в выигрыше. Или и того
лучше: взяли какой-то город, перебили всех мужчин и замучили несчастных
женщин и невинных младенцев. От тоски и страха сердце замирает. Только и
думаешь: "Вот придут и с нами то же сделают!"
З о о с т. Потому-то каждый бюргер обязан владеть оружием.
И е т т е р. В первую очередь семейный. И все-таки я предпочитаю
слушать о солдатах, нежели смотреть на них собственными глазами.
Б о й к. Это уж, кажется, в мой огород.
И е т т е р. Я не об вас говорю, земляк. Мы только и вздохнули, как