"Уильям Гибсон. Зимний рынок" - читать интересную книгу автора

Зачем ему говорить о гоми? Это его среда обитания, воздух, которым он
дышит. Всю свою жизнь он плавает в гоми как рыба в воде. Рубин мотается по
округе в своем грузовике-развалюхе, переделанном из древнего аэродромного
"мерседеса", крышу которого закрывает огромный, перекачивающийся из стороны
в сторону полупустой баллон с природным газом. Он постоянно что-то ищет,
какие-то вещи под чертежи, нацарапанные изнутри на его веках кем-то, кто
выполняет у него роль Музы. Рубин тащит в дом гоми. Иногда гоми еще
работает. Иногда, как в случае с Лайзой, дышит.
Я встретил Лайзу на одной из вечеринок у Рубина. Он часто устраивает
вечеринки. Сам их не особенно любит, но вечеринки у него всегда классные. Я
уже счет потерял, сколько раз той осенью просыпался на пенопластовой плите
под рев древней автоматической кофеварки Рубина - этакого полированного
монстра, на котором восседает огромный хромированный орел. Отражаясь от стен
из гофрированного металла, звук превращается в жуткий рев, но в то же время
и здорово успокаивает. Ревет - значит, будет кофе. Значит, жизнь
продолжается.
В первый раз я увидел ее в "кухонной зоне". Это не совсем кухня, просто
три холодильника, плитка и конвекторная печка, которую он притащил в числе
прочего гоми. Первый раз: она стоит у открытого, "пивного", холодильника, а
оттуда на нее падает свет. Я сразу заметил скулы, волевую складку рта, но
также заметил черный блеск полиуглерода у запястья и блестящее пятно на
руке, где экзоскелет натер кожу. Я тогда был слишком пьян, чтобы все это
понять, но все же сообразил: что-то здесь не то. И я поступил точь-в-точь
так, как люди обычно поступают с Лайзой: переключился "на другое кино".
Вместо пива направился к винным бутылкам, что стояли на стойке у печи, и
даже не оглянулся.
Но она сама меня нашла. Часа два спустя заметила и, грациозно лавируя
между людьми и горами хлама, подошла. Жутковатая, надо заметить,
грациозность, но так уж эти экзоскелеты программируют. Глядя, как она
приближается, я уже понял, что у нее экзоскелет, но от смущения не
сообразил, что можно спрятаться, отойти или, невнятно извинившись, просто
смыться. Так и стоял как столб, обняв за талию какую-то незнакомую девицу.
Лайза карикатурно-грациозно двигалась - вернее, ее двигало - прямо ко мне;
девица вдруг засуетилась, вывернулась и ускользнула в толпу. Лайза
остановилась напротив; тонкий, словно нарисованный карандашом,
полиуглеродный протез застыл, удерживая тело в равновесии. Я посмотрел ей в
глаза - впечатление было такое, будто я слышу, как работают ее синапсы:
невыносимо высокий визг крохотных механизмов, открывающих под действием
магика доступ в каждую микросхему ее мозга.
- Пригласи меня домой, - сказала она, и каждое слово - как удар
хлыстом. Кажется, я покачал головой.
- Пригласи.
В голосе и боль, и нежность, и удивительная жесткость.
Только в это мгновение я вдруг понял, что меня никто еще не ненавидел
так глубоко и отчаянно, как сейчас эта изможденная болезнью девчонка - за
то, как я посмотрел на нее и отвернулся, там, у "пивного" холодильника
Рубина.
И тогда я сделал то самое, что все мы иногда делаем непонятно почему,
хотя какая-то часть души точно знает, что иначе нельзя. Я пригласил ее
домой.