"Василий Семенович Гигевич. Помни о доме своем, грешник " - читать интересную книгу автора

праздник когда-нибудь закончится, чем чаще ходил я на житивское кладбище, в
тот заброшенный уголок, где могилы уже почти сравнялись с землей и только
обросшие лишайником памятники напоминали, что на это место тоже кто-то
приходил каждую весну и плакал, но вот уже никого не осталось, ни тех, кого
хоронили, ни тех, кто хоронил и плакал. Чем больше я все это осмысливал
холодным умом, тем больше мне не верилось, что и я когда-то пойду той же
дорогой, которой прошло столько людей; мне не то что думалось, а верилось,
что я - исключение, может, только это единственное чувство и заставило меня
пойти по манящим стежкам-дорожкам, чтобы далеко-далече найти реальное
доказательство тому, что тогда и там существует.
Не с этого ли все и началось: с извечного стремления достичь чего-то
недостижимого, что тебе и не принадлежит, и все начинается еще с детства, с
того мгновения, когда в душу закрадывается мечта о трехколесном велосипеде,
а затем уже, чуть позже, неизвестно откуда появляется мысль о
стежках-дорожках, по которым ты когда-то поедешь если и не на трехколесном
велосипеде, то на попутной машине, а то и просто отправишься пешком к своим
манящим вечно счастливым и вечно веселым городам и еще дальше - по тем
спиралям, о реальном существовании которых узнал на уроках Гаевского, и,
обогнав солнце, понесешься к иным галактикам, все дальше и быстрее,
навсегда оставляя знакомый порог хаты, конек крыши, на который когда-то с
вожделенным страхом карабкался и карабкался, оставляя Житиво и житивцев,
Евку, Житивку и бор, наконец, единственное, что может утолить человеческую
жажду познания - чувство полной власти над пространством и временем, и это
чувство будет как вершина, как тот конек крыши, с которого когда-то
стремился увидеть свои стежки-дорожки.
Это чувство, видимо, заложено в нас с рождения, возможно, его у нас
даже в избытке, не потому ли люди так часто и поспешно обрывают и без того
тонкие связи с прошлым, даже не представляя, что их ждет впереди. И я тоже
не был исключением, был не лучше и не хуже других, и потому так легко и
безоглядно пылил по дороге в направлении больших городов, где с помощью
Науки, Ее Величества Науки, надеялся открыть и доказать не людям, а себе,
что я хотя бы чего-то стою, и не вчера, не сегодня или завтра, а вообще во
все времена, ибо в конце концов - завидная логика, которой мне сейчас не
хватает, - не мог ведь я из ничего появиться и в ничто превратиться.
Такого быть не могло.
Такого и быть не может.
И потому, чтобы убедиться в своих предположениях, я одержимо занялся
медициной.
...Словно ребенок дорогой блестящей игрушкой, которую он в конце
концов сломает.
Я верил тогда, что медицина как раз и есть все то, что развеет мои
сомнения.
Есть ли в человеке тайна?
Есть ли хотя бы капелька этой тайны?
Ведь если что-то толкало меня вперед, все дальше и дальше от дома, от
родителей, значит, что-то во мне есть, и его, наверное, можно найти или
увидеть.
Ну, если не увидеть, то хотя бы почувствовать или услышать.