"Владимир Гиляровский. Мои скитания" - читать интересную книгу автора

- Вот хорошо, что вы опоздали на "Самолет", а то я никогда и не думал
быть военным,- сказал я.
- Кисмет! - улыбнулся Егоров. Он служил прежде на Кавказе и любил
щегольнуть словечком.
- Да-с, Кисмет! По турецки значит - судьба.
Кисмет! Подумал и я, и часто потом вспоминал это слово:
- Кисмет!

x x x

Я сидел один на носу парохода и смотрел на каждое еще так недавно
исшаганное местечко, вспоминал всякую мелочь, и все время неотступно меня
преследовала песня бурлацкая:

Эх, матушка Волга,
Широка и долга
Укачала - уваляла,
Нашей силушки не стало...

И свои кое-какие стишинки мерцали в голове... Я по-шел в буфет, добыл
карандаш, бумаги и, сидя на якор-ном канате - отец и Егоров после завтрака
ушли по каю-там спать, - переживал недавнее и писал строку за стро-кой мои
первые стихи, если не считать гимназических шу-ток и эпиграмм на учителей...
А в промежутки между на-писанным неотступно врывалось-
Укачала - уваляла,
Нашей силушки не стало...
Элегическое настроение иногда сменялось порывом. Я вскакивал, прыгал
наверх к рулевому, и в голове бодро звучало:
- Белый пудель шаговит, шаговит...
И далее, в трудные миги моей жизни, там, где требо-вался подъем порыва,
звучал бодряще "белый пудель" и зажигал, а "черный пудель" требовал упорства
и поддер-живал настроение порыва...
- Вот здесь, в тальниках, под песчаной осыпью схо-ронили вятского
паренька... Вот тут тоже закопали. Видишь знакомые места и что-то неприятное
в голове... Не сообразить... А потом опять звучит: "Черный пудель шаговит,
шаговит...".
С упорством черного пуделя я добивался во время пу-тины, на переменах и
ночевках у всех бурлаков- отку-да взялся этот черный пудель. Никто не знал.
Один от-вет:
- Испокон так поют.
- Я еще ее молодым певал, - подтвердил седой Кузь-мин, чуть не
столетний, беззубый и шамкающий. Он еще до Наполеона в лямке хаживал и со
всеми старыми раз-бойничьими атаманами то дрался за хозяйское добро, то
дружил, как с Репкой, которого уважал за правду. И те-перь он, бывший
судовой приказчик, каждую путину от Утки-Майны до Рыбинска ходил на расшиве.
Он только грелся на солнышке и радовался всему знакомому кру-гом.
Старик-хозяин, у отца которого еще служил Кузьмич и всю жизнь у него, брал
его, одинокого, с собой в пу-тину, потому что лучшего удовольствия доставить
ему нельзя было. Назад из Рыбинска до Утки-Майны оба ста-рика спускались в
лодке, так как грехом считали ездить "на нечистой силе, пароходе, чертовой