"Владимир Гиляровский. Мои скитания" - читать интересную книгу автора

было неизбежно. Нако-нец, стакан очутился у рта, и он, закрыв глаза, тянул
ви-но, повидимому, с величайшим отвращением.
Поставив пустой стакан, сбросил полотенце.
- Ой, спасибо!

И глаза повеселели - будто переродился сразу.

- А тебе, малый, не жаль будет уступить... Уж по-правляй совсем!


Я видел его жадный взгляд на мой стакан и подвинул его.
- Пей.
И он уж без всякого полотенца слегка, дрожащей ру-кой ловко схватил
стакан и сразу проглотил вино. Только булькнуло.
- Спасибо. Теперь жив. Ты закусывай, а я есть не буду...
Я взял хлеб с печенкой и не успел положить в рот, как он ухватил меня
за руку.
- Погоди. Я тебя обещал есть выучить... Дело просто. Это называется
бутерброд, стало быть, хлеб внизу, а печенка сверху. Язык - орган вкуса.
Так ты вот до сей поры зря жрал, а я тебя выучу, век благодарен будешь в
других уму-разуму научишь. Вот как: возьми да переверни, клади бутерброд не
хлебом на язык, а печенкой. Ну-ка!
Я исполнил его желание, и мне показалось очень вкусно. И при каждом
бутерброде до сего времени я вспоми-наю этот урок, данный мне
пропоицей-зимогором в каба-ке на Романовском тракте, за который я тогда
запла-тил всем моим наличным состоянием.
В кабак вошли два мужика и распорядились за столиком полуштофом, а
зимогор предложил мне покурить. Я свернул собачью ножку и с удовольствием
затянулся махоркой.
- Куда идешь? - спросил меня хозяин.
- Не видишь - на Кудыкину гору, чертей за хвост ловить,- огрызнулся
на него бродяга.- Да твое ли это дело! Допрашивать-то твое дело? Ты кто
такой?
- Да я к слову...
- За такие слова и в кабак к тебе никто ходить не будет...
- В Романов иду, - сказал я.
- Далеко. Ты, мал, поторапливайся. Ишь метелица какая закурила...
Я пожал руку бродяге, поклонился целовальнику и вышел из теплого кабака
на крыльцо. Ветер бросил мне снегом в лицо. Мне мелькнуло, что я теперь
совсем уж отморожу себе уши, и я вернулся в сени, схватил с: пола чистый
половичок, как башлыком укутал им голову.и бодро выступил в путь. И скажу
теперь, не будь этого половика, я не писал бы этих строк.
Стемнело, а я все шел и шел. Дорога большая, обса-женная еще при
"матушке Екатерине" березами; сбиться нельзя. Иногда нога уходила до колен в
навитые по ко-лее гребни снега.
Метель кончилась. Идти стало легче. Снег скрипел под ногами. Темь,
тишина, одиночество. Половик спас меня - ни разу не пришлось оттирать ушей
и щек.
Вот вдали огоньки... Темные контуры домов... Я чув-ствовал такую
усталость, что, не будь этой деревни, ка-жется, упал бы и замерз. Предвкушая