"Владимир Гиляровский. Мои скитания" - читать интересную книгу автора

Тома". Вто-рое- за час до начала спектакля привели на сцену де-сяток
солдат, которым сделали репетицию. Они изобра-жали негров. Их усадили на пол
у стенки и объяснили, что при входе дяди Тома они должны встать, поклониться
и сказать: "Здравствуйте, дядя Том". Сели, встали перед. Томом, сняли шапки,
поклонились и сказали: "Здравст-вуйте, дядя Том".
Репетиция кончилась. Начался спектакль. Подняли за-навес. Передние ряды
блестели военными мундирами. Негры с вымазанными сажей руками и лицами, в
пари-ках из черной курчавой вязанки сидят у стенки и едят глазами свое
начальство. Сижу с ними и я. Входит дядя Том. Вскакивают негры, вытягиваются
во фронт, ловко снимают парики, принимая их за шапки, и гаркают:
"Здравия желаем, дядя Том". Сажусь с ними и я, конеч-но, не снимая
парика, и едва удерживаюсь от хохота. И самое интересное, что публика ничего
не заметила. Так видно и надо! Но от Григорьева, после акта, досталось кому
следует. Дня через два после этого Вася привел меня наверх к обеду и
представил отцу, наговорив, что я- образованный человек и служил наездником
в цирке. Григорьев принял меня радушно, подал свою огромную мягкую руку и
сказал:
- Хотите быть актером-с?Очень, очень хорошо-с. Пожалуйте-с обедать-с.
И указал на стол, где стоял чугун с горячими щами, несколько тарелок,
огромная обливная глиняная чашка и груда деревянных ложек. Прямо на белой
скатерти гора нарезанного хлеба. Григорий Иванович, старый комик Казаков с
женой, глухой суфлер Качевский наливали се-бе щи в отдельные тарелки и ели
серебряными ложками" а мы, все остальные семеро актеров, хлебали из общей
чашки. Потом принесли огромный противень с бараньей ногой, с горой каши, и
все принесенное мы съели.
Когда доедали баранину, отворилась дверь. Вошел огромный, небритый
актер, в какомто рваном выцветшей плаще.
- Гриша, а я из Харькова,- загремел страшный бас.
- А, Волгин, садись рядом. Сейчас тебе щей дадут.
- А горилки?
- Вася, принеси ему водки и вели Фросе щей налить. Вася взял большую
чашку и вышел. Общие привет-ствия - все старые друзья.
- Значит, в воскресенье мы ставим "Велизария"?
- А я бы хотел спеть "Неизвестного".
- "Велизария" будешь. "Аскольдову могилу" в твой бенефис в тот четверг
поставим.
- Ладно. В Харькове с подлецом Палачом поругался, набил ему его
антрепренерскую морду и ушел.
- Да! в Грязях Львова-Сусанина встретил. Шампан-ским меня напоил и
обедом угостил и пять золотых чер-вонцев подарил. Заедет в Воронеж к родным,
а через не-делю к тебе приедет. Лупит верхом с Кавказа. В папахе, в бурке.
Черт чертом. Сбруя серебряная.
- Это откуда еще? - удивился Григорьев.
- На Кавказе абреков ограбил. Верно. Золота полны карманы. Шурует.
Служить к тебе едет.
И это были последние слова Волгина. Большой графин водки Волгин
опорожнил скоро. Съел чашку щей и массу каши и баранины. Ел зло, молча, не
слыша слов и не от-вечая на вопросы. А поев, сказал:
- Спать хочу.
Его поместили на ящиках в подвале.