"Вернер Гильде. Непотопляемый "Тиликум" [B]" - читать интересную книгу автора

Моордик. Это входило в его служебные обязанности. В течение года он
непременно должен был посетить хоть по разу всех членов общины.
Разговаривали при этом, впрочем, вовсе не о церковных делах, а больше о
погоде, севе, жатве и разведении скота.
Однако на сей раз Рухман снова затеял разговор о моей профессии.
- Фосс, - сказал он отцу. "Герр" говорилось только ученым или особо
уважаемым людям. Крестьяне и батраки-поденщики должны были гордиться, если
к ним обращались на "вы", а не на "ты" или, того неуважительнее, и вовсе
безлично.
- Фосс, - сказал пастор Рухман, - ну как с вашим Иоганнесом? Не
передумал он еще стать корабельным плотником?
Отец заверил, что интерес к этой профессии у меня ничуть не убавился.
- Хорошо. Я веду переписку с герром Кремером с верфи "Шюдер и Кремер".
В следующую среду около десяти вы можете представить герру Кремеру своего
мальчика. Я дам вам рекомендательное письмо к герру Кремеру.
У меня замерло сердце. Отчасти от радости, что сбывается мое заветное
желание, а более от того, что мне предстояло встретиться с этим самым
герром Кремером. Видать, крупной он был шишкой, коли сам пастор трижды
подряд повеличал его "герром".
В среду, в восемь утра, мать расцеловала меня на дорогу. Отец надел
свой черный костюм, в котором ходил только в церковь, и лучшие свои
сапоги, густо смазанные накануне рыбьим жиром. Свои штаны и куртку я
тщательно вычистил щеткой, а сапоги обул новые, специально сшитые
сапожником Майером. Предвидя мой быстрый рост, Майер сшил их номера на два
побольше, и, чтобы не потерять обувь, мне пришлось напялить на ноги две
пары толстых шерстяных носков.
Итак, жарким августовским утром мы отправились пешком в Эльмсхорн.
Сперва мы шли по зеленым маршам, потом по тенистой полевой дороге до
большого шоссе. Здесь мы немного передохнули и, уже без привалов,
незадолго до десяти лихо дотопали до Эльмсхорнской гавани. По примеру отца
я отряхнул серо-желтую пыль с костюма. Счищать ее со смазанных сапог было
делом бесполезным.
Эльмсхорнская гавань расположена на Крюкау, речке, устье которой
примерно в пяти милях отсюда входит в Эльбу. К сожалению, я не могу
сказать "вливается", потому что вода в Крюкау течет то в Эльбу, то из
Эльбы, смотря по тому, прилив сейчас или отлив. В час нашего прихода был
как раз отлив. Воды в гавани совсем не было. Баркасы, эверы и рыбачьи боты
стояли, глубоко увязнув в сером иле. Жаркое утреннее солнышко прямо-таки
выпаривало протухшую тину, а легкий восточный ветерок нес эту вонь прямо в
наши ноздри. Теперь-то нет для меня ничего приятнее портовых ароматов.
Всякий раз, попадая в Виктории в порт, я глубоко вдыхаю этот неповторимый
букет. А тогда мы с отцом встревоженно переглянулись. Не по душе нам
пришелся этот смердящий запашок. Мы привыкли к чудесному воздуху маршей,
замешанному на благоухании луговых трав и терпком запахе скота. Все в
жизни - дело привычки.
Итак, мы с отцом зашагали вдоль гавани по направлению к верфи "Шюдер и
Кремер". На берегу жизнь била ключом. Рыбаки прямо с лодок продавали свой
улов.
- Свежая, живая камбала, - завлекал покупательниц к своей лодке
продавец.